Довольно долго не происходило ничего. Рамон даже подумал, не ошибся ли он местом. Или не оказался ли заряд слишком слабым. Или не бросили ли пришельцы свое убежище, перебравшись на другой конец этого мира. Или глубже в недра планеты. Что ж, значит, таково его везение. Что, если они решили, что его бегство означает гэссу, и разом покончили с собой? Что, если в глубине горы не осталось никого, кроме мертвых?

Он уже собирался вернуться к фургону за взрывчаткой для новой попытки, когда снег выше и левее места, где он стоял, вдруг осыпался. Целый пласт его скользнул вниз, когда каменные плиты под ним начали раздвигаться. В склоне открылось отверстие, казавшееся еще чернее на фоне белого снега. А потом, с высоким воем раскручивающейся центрифуги, из него вылетела юйнеа. Солнце отсвечивало на ее пожелтелых как старая слоновая кость чешуйках. Летающий ящик завис на мгновение в воздухе, словно разглядывая его.

Рамон помахал руками, стараясь привлечь к себе внимание и одновременно показать, что он не боится. Машина пришельцев висела в воздухе, чуть поворачиваясь из стороны в сторону, словно пытаясь понять, что с ним делать. Ободренный нерешительностью инопланетянина, Рамон закурил и улыбнулся, щурясь на холодный ветер. Чешуйки на боку у юйнеа раздвинулись, и Рамон увидел сидевшего в ней пришельца. Метра два ростом, с желтоватой кожей, покрытой орнаментом из черных и серебряных завитков, нарушенным в нескольких местах шрамами от старых ран. Один некогда горевший оранжевым огнем глаз погас окончательно. Рамон улыбнулся своему старому другу и конвоиру.

— Эй, чудище! — крикнул он, сложив руки рупором. — Валяй, спускайся! Еще один монстр хочет с тобой поговорить!