Поверишь, парень, три раза я с папкой доходил до его дома и три раза возвращался. Я всё не мог забыть, как мне Ритон сказал, что душа у меня человечья. Этого мне Никто не говорил, никто во мне души не видел, а я ещё меньше других. Он разглядел.

И я решил не обманывать его. Я с ним потом, после его смерти, много спорил. Выпью хорошо, домой на карачках, доберусь, свалюсь ни пол и спорю с ним.

Крепко спорили.

Долго я всё не знал, не решался, как поступить. Ну, а они тем временем не сидели сложа руки — искали. Я ведь когда выпью, могу лишнее сболтнуть. Вот они меня и нащупали. Но не трогали. Они всё следили, всё хотели узнать, где я папку храню. Квартиру без меня перерыли. Ловко, незаметно для любого, только не для меня. Ходили за мной тоже ловко. Всё ждали, что я себя выдам. Но старый Руго, парень, не лыком шит. Я нашёл верное место. А когда понёс папку в бюро «Угождаем всем», по дороге сумел от них смыться, Потеряли они в тот день мой след. Потеряли и поняли — теперь уже документы не найдут, я их в надёжное место переправил. Тогда-то я себе приговорчик и подписал. Не могут они в живых оставить единственного, кто ведает, где материалы. Уж не знаю, сколько мне осталось жить, только знаю, что недолго. Это я тебе верно говорю, парень.

За себя не беспокойся. Видишь, я даже твоего имени ни разу не упомянул, а то ещё потеряешь письмо. О том что я тебя своим наследником сделал, они никогда не догадаются — ты ведь в верных холуях у Леви числишься, я это уже пронюхал. К тому же я два три ложных следа подпустил. Ловко, можешь мне верить. Пока они по ним пройдут, считай, месяц, а то и два у тебя есть пораскинуть мозгами.

Что касается бюро «Угождаем всем», тут тоже можешь быть спокоен — это железная штука. За всю их историю, что в больших, что в малых делах, они тайн своих клиентов ни разу не разглашали. И никогда этого не сделают, ни за какие деньги. Потому что их репутация — это их бизнес, а он им побольше десяти миллионов в год приносит, можешь мне поверить.

Вот так.

Остаётся последнее. Ты скажешь. «Ну ладно, этот старый пьяница Руго вдруг (наверное, в припадке белой горячки) решил под конец жизни стать порядочным. Вместо того чтобы заработать миллион, хочет изобличить жулика. Так и отправлял бы свою папку в налоговое ведомство, в столицу, с помощью тех же «Угождаем всем», А он зачем-то присылает её мне. Зачем?»

Отвечу, парень. Отвечу.

Мне что-то очень эта папка понравилась. Ты рассмотри её получше. Какая кожа хорошая! А! И отделений много. Я подумал: может: она волшебная? Может, у кого в руках побывает, того порядочным человеком делает? А? Вот Ритон — уж честней не сыщешь. Я тоже подержал её, и видишь, каким стал: от миллиона отказался, А заодно и от жизни, наверное (хотя моя и мало чего стоит)…

Теперь вот тебе переслал. Если ты уже отравленный, если ты такой, как они, если ты правда у Леви в этих… тогда послушай меня — сожги всё. Сейчас же сожги! Не неси ему (он всё равно тебя уберёт: подумает, что ты всё знаешь) — сожги! ну, а если в тебе ещё не всё вытравили, если ты уже узнал, что такое правда, совесть, честность, — уже узнал, но ещё не выкинул их на помойку, чтоб не мешали по жизни идти, — тогда ты отправишь эти документы в столицу. А ещё лучше — отнесёшь их в «Правдивые вести». Там настоящие люди, парень. Я подумал: может, ты у них кое-чему научился. Может, кое-что понял. Тебе ведь двадцати нет. Ты с такими, как Леви, совсем недавно столкнулся. Неужели успели уже у тебя и душу вынуть, и сердце? Или ты ещё под наркозом, усыпили тебя? К операции готовятся. Смотри, сам не заметишь, как без сердца останешься. Такие, как Леви, опытные доктора, и скальпели у них острые. Смотри…

Вот и всё.

Вопросик я обещал тебе задать как-то. Не помнишь?

Ответа я, конечно, не узнаю, а вопрос свой всё-таки задам. Так ты скажи: окажется та папка волшебной или нет? Как ты поступишь, когда прочтёшь моё письмо?

Как?..

Сумерки уже давно заполнили комнату.

С улицы через открытое окно доносились вечерние запахи, вечерние шумы. На столе белели листы, тетради, счётные книги. На полу валялось письмо, которое Лори выронил из рук…

Он сидел на стуле, устремив в темноту пустой взгляд. Но если б даже перед ним был самый яркий экран «Плазы», самая оживлённая передача «Запада-III», синее море или белоснежные вершины, зелёные пальмы или жёлтые пески пустыни, Лори ничего бы этого всё равно не увидел.

Он видел сейчас совсем другие картины.

Он видел Рибара с его детски обиженным ртом и суровым взглядом, его мать, перекладывавшую бусинки из полной коробки в почти пустую, и две увитые трауром фотографии на её столе.

Он видел Шора, взъерошенного, озабоченного, в его старой дешёвой машине; Роберта, размахивающего руками, и молчаливого Марка; Капа, того самого, что предпочёл отказаться от ста тысяч, нежели предать товарищей; Латерна, с весёлыми, умными глазами, который, наверное, мог бы зарабатывать большие деньги где-нибудь в «Западе-III» и который ежедневно рисковал тем немногим, что у него было, но оставался в «Правдивых вестях»…

Лори вспомнил перевёрнутую вверх ногами комнату и неподвижный труп Ритона, и огромного полицейского лейтенанта, который кричал о взятках и других тёмных делах умершего; и однорукого Хога, его безучастный взгляд, его последнюю медную монетку, валявшуюся на полу…