— Фрукт! — задумчиво произнёс заместитель директора тюрьмы. — «Не хотел убивать»! Не хотел, так не надо было этого делать. Убийство полицейского мы никому не простим. Уж тут сразу готовь шею.

— Да, — пробормотал Лем, — парень сам виноват. Только за что же он на этого Гелиора… или как его… рассердился так?

Заместитель директора тюрьмы хитро улыбнулся:

— А вы об этом у него самого спросите.

Лем удивлённо поднял брови.

— Ну да, он ведь тоже у нас сидит. — И заместитель директора тюрьмы радостно посмотрел Лему в глаза, довольный произведённым эффектом.

Ожидания его оправдались. Лем вскричал:

— Да ну?! Это же замечательно! Скорей идёмте к нему. А за что он сидит? За эту историю с кораблём?

— Нет, при чём тут корабли. Бизнес есть бизнес. Как ни вертелись страховщики, а раскошелиться пришлось — Гелиор своё дело знает. Нет, он сидит за незаконное хранение оружия. Понимаете, когда этот Попеску вломился к нему в дом, он сшиб лакея с ног — сами видели, парень здоровый — и по лестнице наверх. Гелиор заперся в комнате, а Попеску давай дверь ломать. Ну, Гелиор и открыл стрельбу прямо сквозь дверь. Как он этого Попеску не убил, до сих пор не пойму. Из двери, говорят, решето сделал. А тот жив. Видно, бог его для верёвки сберёг. Ну, тут набежала прислуга, Попеску удрал, как раз в кабачок пошёл, где потом всё произошло. Конечно, стрелял Гелиор в порядке необходимой самообороны. Вы же слышали, Попеску сам сказал, что придушил бы его. Но вот беда, разрешение на револьвер у Гелиора было просрочено, так что формально он не имел права на хранение оружия. Ему за это и вкатили.

— Но это ерунда, удивился Лем, — подумаешь, забыл продлить разрешение. Да и человек он, судя по всему, влиятельный…

— Куда уж влиятельнее… — усмехнулся заместитель директора тюрьмы. — Но, — и он строго посмотрел на Лема, — в нашей стране все равны перед законом! Хоть ты и миллионер, а отвечай. В общем, дали ему три месяца тюрьмы за незаконное хранение оружия. Всё правильно. Да и ваш брат журналист перестал шуметь, в особенности эта радиостанция «Правдивые вести». Сидит человек, что с него взять. Правда, сидит он неплохо, — добавил заместитель директора после паузы.

В справедливости этих слов Лори убедился очень скоро, как только они перешагнули порог камеры, где томился Гелиор.

Только очень избалованный человек мог бы назвать это камерой. Если б не решётки на окнах, комната скорее походила на номер отеля, помечаемого в международных туристических гидах пятью звёздочками.

В углу стоял холодильник, в другом — телевизор, на полу и столе валялись пачки журналов, в основном содержащие фото полуодетых женщин. Толстое тёплое одеяло, электрокамин обеспечивали хозяина комнаты, то бишь камеры, теплом. Пахло дорогим одеколоном, дорогим виски, дорогими сигарами. Сам заключённый № 8440, облачённый в роскошную шёлковую пижаму, радушно поднялся навстречу вошедшим.

— А, Бен, — он крепко пожал руку немного смутившемуся заместителю директора тюрьмы, — какой добрый ветер занёс тебя сюда? А кто эти господа? Что, из телевидения? Мальчики моего старого друга Леви? Как он там? Привет ему, привет…

Продолжая болтать, Гелиор открыл холодильник, достал коньяк, виски, стаканы, лёд, выставил всё это на покрытый белоснежной скатертью стол, приоткрыл оставшуюся незапертой дверь и крикнул надзирателю:

— Эй, ещё пару стульев!

Стулья были принесены с такой быстротой, словно надзиратель притаился с ними за дверью, ожидая команды.

Услышав, что Гелиор и верховный вождь «Запада-III» старые друзья, Лем изменил своей обычной манере держаться. Пропала развязность. Он был почтительно серьёзен.

— Благодарю вас, господин Гелиор, но пить не буду, Я на работе, а на работе мы не пьём.

— Молодец, парень, я всегда знал, что Леви умеет подбирать народ. Сегодня — на работе, завтра — свободен, Заходи в любое время, буду рад, выпьем, поговорим…

— Господин Гелиор, извините, что беспокоим вас, нам бы хотелось сделать репортаж из тюрьмы. Вы могли бы что-нибудь нам сказать. Мы…

— Они только что были у Попеску, — перебил заместитель директора.

— Попеску, Попеску… Знаю, знаю, — сокрушённо закивал головой Гелиор. — Бедный парень, бедный парень… Я уж звонил губернатору, просил: «Роберт, брось валять дурака, помилуй парня». А тот упёрся: «Нельзя, говорит, он полицейского убил». Да, жалко. И брат его погиб.

— Вот он что-то говорил, — решился всё же вставить Лем, — что на вашем корабле…

— Да, да, был у меня такой кораблик, отличный китобой. Староватый, правда, но ещё ничего. Потом уж эти брехуны из «Правдивых вестей» придумали, будто он негоден. Но команда была действительно неважнецкая. Загробили посудину, а заодно несколько человек. Вот Попеску и погиб, брат этого. А тот решил, что я виноват, явился меня убивать. Ну, пришлось попугать. Да, на беду, просрочил разрешение на пистолет. Посадили. Не жалуюсь. Демократия есть демократия. Не жалуюсь. Обхождение хорошее. Кормят отлично. Как в отеле. Уверен, что дома Попеску жил хуже, чем здесь…

Лори вспомнил коридор, окрашенный красной краской, камеру без окон, узкую железную кровать, серый табурет, на котором сидел, втянув голову в плечи, Попеску, его равнодушный взгляд, его мозолистые руки с якорями и русалками…

Гелиор ещё долго разглагольствовал о демократии, о порядке, о правосудии. Он принимал разные позы, стараясь выгоднее предстать перед камерой Лема. Тот совсем вспотел, снимая то сверху, то снизу, то крупным планом, то от двери. Гелиор командовал:

— Холодильник не снимайте, это уже слишком. Давайте так: я перед телевизором, смотрю программу «Запада-III» Так. Теперь — заместитель директора тюрьмы лично навещает меня, чтоб посмотреть, соблюдается ли распорядок. Сюда, сюда, левей, и уберите бутылки, неудобно… Давайте быстренько, а то сейчас придут мои директора и уж некогда будет, начнём заседание.