Я оглядел поле битвы. Забавно получилось. Все четверо мстителей за коварно загубленного родича живы. Первый братан валяется без сознания – челюсть я ему знатно покорёжил.

Второй сидит на земле, поспешно накладывая жгут на укороченную руку. Нет, парень, ты не берсерк. Кровь так и хлещет.

Третий лежит на боку, зажимая ладошкой развороченную щеку и опрометчиво игнорируя кровотечение из бедра.

Четвертый – в отрубе. Надо полагать, приложился башкой, когда приземлялся. У него рана и вовсе пустяковая. Дырка в мышце. Зарастет, если перевязать вовремя. В отрубе – или придуривается? Нет, не придуривается. Нос конкретно на сторону. Вот они, проблемы открытого шлема.

Я вернулся к первому. Пнул его по колену, приводя в чувство.

Потом махнул Вдоводелом перед его носом, сбрасывая с лезвия кровь. Норман прижмурился: капли на личико попали – и вцепился в рукоять заткнутого за пояс топорика. Не потому, что намеревался драться. Решил: убивать его сейчас буду.

– Вот мое главное колдовство! – Я поднес жало меча поближе. Норман не выдержал, скосил глаза на полированный металл с элитным «булатным» рисунком, промычал что-то…

– Молчи, – сказал я. – Ты уже на полгода вперед наговорился. Я оставлю тебя в живых. И твои братья тоже будут живы. – И, вспомнив, что такие парни считают милосердие слабостью, добавил: – По марке за каждую жизнь не кажется мне слишком большой платой. Согласен?

Безрукий кивнул.

– Боги слышали наш договор, – произнес я торжественно, обтер Вдоводел о его плащ и убрал в ножны. – И теперь встань и позаботься о том, чтобы я получил четыре марки, а не две.

Повернулся к нему спиной и двинулся прочь. Рискнет метнуть в меня топор или не рискнет?

Не рискнул. Это правильно.

Забегая вперед скажу: выкуп я получил на следующий день и полностью. Разбогател еще на килограмм серебра. И прибавил еще пару пунктов рейтинга. Хорошо, что парни остались в живых. Увечье прибавляет славы тому, кто его нанес, а не тому, кто получил. Так что теперь братья будут носить на своих телах мою «рекламу». И желающих проверить меня на прочность станет немного меньше. Было бы не худо сочинить какую-нибудь песнь на тему нашей битвы. Сам-то я в искусстве Браги не силен, но можно нанять профессионала…

Кстати, об искусстве застольных речей. Именно оно понадобилось от меня в первую очередь. Присутствующие на пиру в один голос потребовали рассказать о моих приключениях подле Карла Лысого.

Я не стал упрямиться. И постарался вырастить клюкву поразвесистее. В итоге разошелся настолько, что число порубленных мною в темнице франков достигло нескольких десятков, и все они были сплошь благородные шевалье, которым Карл поручил охранять такого великого героя, как я. Также оказалось, что король решил покинуть столицу не в силу, мягко говоря, осторожности, а потому, что я по ночам устраивал террор его людям на улицах столицы, а днем всячески запугивал страшными норманами.

Надеюсь, все присутствующие, привыкшие к неумеренному хвастовству друг друга, разделят сказанное на десять.

Наш с Вихорьком отход по парижским катакомбам превратился в захватывающий триллер, полный гигантских крыс, зомби и скелетов с ржавыми мечами. К этому времени я уже порядком накушался доброго французского вина, так что яркие подробности триллеров-блокбастеров и компьютерных игрушек потоком лились в широко раскрытые норманские уши.

Успех был полный. Меня трижды вызывали на бис (отклонения от сюжета и новые подробности никого не смущали), по ходу сочиняли позитивные стихи (в мою честь) и провозглашали здравицы и клятвы, за которые потом, само собой, придется отвечать, но это – потом. А сейчас каждый из вождей старался перещеголять остальных в запредельности пожеланий.

Но перебил все ставки, естественно, Рагнар.

– Рим! – ревел он так, что вздувались стены командирского шатра. – Рим! Я его возьму! Мы его возьмем!..

Впрочем, это была не клятва, а лишь пылко выраженное намерение. То есть, если Рим не будет взят, никаких претензий со стороны богов к Рагнару предъявлено не будет. Мало ли что скажешь спьяну под хорошее настроение.

Празднество омрачило только одно: прямо среди пира двоих вождей пронесло. В неаппетитном смысле этого слова. Увы! Инфекция добралась и до норманского руководства.

Знай об этом Карл, то через три дня, когда более половины викингов вышло из строя, он двинул бы не в сторону Сен-Дени, а прямо на обосравшегося супостата.

Но он не знал. И смылся.

Его примеру последовали многие. В том числе и граф Парижский. И вся городская стража.

На четвертый день викинги (те, кто мог самостоятельно передвигаться) беспрепятственно вошли в Париж. Однако сказать, что грабеж столицы Франции обошелся совсем без потерь, нельзя. Немало храбрых воинов погибло, когда в процессе грабежа Сент-Жерменского аббатства на грабителей обрушилась крыша монастыря.

Событие, приписанное впоследствии заступничеству святого Георгия.

Но я этого уже не видел. Наша маленькая компания двинулась в обратный путь сразу же после того, как мой организм пришел в себя после попойки.

И – да здравствует я! – никто из нас не заболел.

Прошло две недели. Значительную часть этого времени я провел в нашей «резиденции» на острове близ Нанта. Бездельничал. Тренировал Вихорька. За неимением под рукой Скиди, который отправился решать финансовые дела своей невесты. Общался с девочками из обслуги и совершенствовал французский в богословских беседах с отцом Бернаром, человеком весьма и весьма неглупым, но пребывавшим в твердой уверенности, что спасение человеческой души происходит исключительно через принятие христианских ценностей. Посему его миссионерская деятельность (в отличие от медицинской) никакого отклика в заскорузлых сердцах викингов не находила. Впрочем, и обижать его никто не пытался. Во-первых, отец Бернар считался моим рабом, а во-вторых, оказался сведущ во врачевании, что защищало его от гнева скорых на руку норманов даже лучше, чем мой авторитет.