Коляска качнулась на выбоине и остановилась. Император очнулся от тяжких воспоминаний. Впереди, на фоне угасающего августовского заката, чернел силуэт Александро-Невской лавры. Странная это была поездка: Александр вопреки сложившимся правилам не поехал в Казанский собор, а один, без свиты, приехал в Лавру поздно вечером, словно опасался чего-то. Тяжело было на сердце у самодержца: любимая жена Елизавета Алексеевна последнее время серьёзно больна. Врачи посоветовали лечение в Крыму, но он выбрал милый сердцу Таганрог. После долгой и страстной молитвы испросил Государь у настоятеля благословения. Настоятель благословил Александра, но перед этим по его просьбе возложил на голову Императора тяжёлое, в украшенном золотом и драгоценными каменьями переплёте, Евангелие. На прощание настоятель подарил Александру небольшую икону Спасителя. Государь к иконе приложился и спрятал под полой офицерского плаща.

В ночь накануне отъезда старый камердинер обратился к нему с вопросом:

– Государь наш Александр Павлович, когда прикажете ждать Ваше Величество в Петербург?

– Это одному ему известно, – грустно ответил Император и указал перстом на икону Спасителя.

Рано утром 1 сентября 1825 года императорский кортеж, вместе с немногочисленной свитой, состоящей из двадцати наиболее приближённых к Императору персон, выехал из-под арки Зимнего дворца. Вместе с Государем в открытом экипаже ехали генерал-адъютант Чернышов и начальник генерального штаба князь Пётр Волконский.

Когда выехали за город, Император встал, повернулся, и словно прощаясь, долго смотрел на исчезающий в утреннем тумане золочёный шпиль Адмиралтейства.

В Таганрог прибыли скоро: несмотря на то, что поездка была инспекционной, по пути ни смотров, ни парадов не устраивали. По прибытию Александр поселился в каменном одноэтажном доме, в котором останавливался ранее, весной 1819 года. Вокруг дома был большой, но запущенный сад, который очень нравился государю. Предстоящее восьмимесячное пребывание в Таганроге откровенно радовало Александра, и он незамедлительно стал строить планы на покупку дополнительного участка земли, который намеревался присоединить к имеющемуся саду, планировку и разбивку дворцового парка, и надстройку в доме второго этажа.

Супруга императора Елизавета Алексеевна прибыла позднее, 23 сентября. Государь вместе со свитой и городской знатью выехал встречать её на станцию. Вечером того же дня был устроен бал в её честь, и фейерверк.

После прибытия супруги государь ещё больше оживился. Теперь утренние прогулки по безлюдным улицам города они совершали вдвоём. Потом завтракали, как правило, вместе с Чернышовым, Волконским и бароном Фредериксом, которого государь назначил комендантом. После завтрака, торопливо выслушав доклады, Император вместе с супругой до обеда уезжал кататься в коляске. Государственные дела, которым он раньше отдавался без остатка, теперь его явно тяготили. Как-то вечером, находясь в хорошем расположении духа, государь сказал своему любимцу Петру Волконскому: «Вот удалюсь от дел, поселюсь здесь, а ты будешь у меня библиотекарем»! Князь, как опытный царедворец, удивления не выказал, только с почтением склонил голову, как бы говоря: «Всё в Вашей власти, Ваше Величество».

В конце сентября 1825 года Император, вместе со спешно прибывшим в Таганрог новороссийским генерал-губернатором Воронцовым, отправился в инспекционную поездку по близлежащим городам. Несмотря на дувший с Кавказа ледяной ветер, Император всё время проводил в седле. После посещения могилы госпожи де Крюденер, у Государя проявились признаки сильной простуды. Вечером того же дня лейб-медик Вилье настоятельно рекомендовал ему прервать инспекцию. Александр отказался от услуг лейб-медика и, выпив стакан горячего пунша, лёг в постель. Наутро у Императора началась горячка. Закутавшись в тёплую шинель, Александр забрался вглубь коляски и велел ехать в Таганрог.

5 ноября 1825 года в восемь часов вечера тяжело больной император въехал в город. С этого часа лейб-медики Вилье и Тарасов дежурили возле него неотступно. Однако болезнь прогрессировала, и все усилия придворных лекарей были тщетны. С 6 ноября государь перестал давать пароль, перепоручив это начальнику штаба барону Дибичу. По горькой иронии судьбы последний пароль, отданный государем, был «Таганрог».

Утром 8 ноября Александр был так слаб, что не смог выслушать доклад Волконского до конца, но, приняв каломель и полдрахмы корня ялаппа, почувствовал себя лучше. Но все понимали, что это временное улучшение, коренного перелома болезни не наступило. С каждым днём Император медленно, но верно угасал.

В Петербурге были оповещены о болезни государя, и иностранные дипломаты отправили на родину секретные донесения, в которых тщетно пытались предугадать будущую политическую конъюнктуру в России.

Впервые политический центр находился не в Петербурге или Москве, а в далёком и захолустном Таганроге. Вся Европа замерла в томительном ожидании.

Ох, что-то будет, господи! Спаси и сохрани!

Поздним вечером 11 ноября 1825 года по неостывшей осенней земле ночного Таганрога глухо простучали конские копыта. Одинокий всадник в мундире пехотного офицера беспрепятственно миновал караул и, въехав на площадь перед серым одноэтажным домом, торопливо спешился. Дворцовый комендант барон Фредерикс провёл ночного незнакомца прямо в покои Императора Александра.

– Ваше Величество, от командира пехотного полка полковника Ротта прибыл офицер с секретным поручением, – коротко отрекомендовал прибывшего Фредерикс.

– Унтер-офицер Шервуд, – щёлкнув каблуками запылённых сапог, коротко представился посыльный.

Несмотря на болезнь, Император был одет в мундир пехотного генерала и сидел за столом. Лицо его в пламени свечей казалось болезненно-жёлтым, а глаза глубоко запавшими. На плечи у государя была наброшена шинель.

– Оставьте нас, барон! – тихо произнёс Император, и Фредерикс послушно скрылся за дверью.