– Рыжьё? [5] Не жалко? – обратился ко мне Скобарь.

– Для хороших людей ничего не жалко! – серьёзно ответил я и закусил хлебной коркой.

Скобарь передал часы рядом сидевшему коротконогому мужичонке, и тот исчез. Вскоре он вернулся, неся с собой три бутылки горькой настойки «Полынная», батон варёной колбасы и каравай чёрного хлеба. Бригада встретила его одобрительным гулом. На сдачу гонец взял дюжину бутылок пива «Жигулёвское», которые каким-то чудом рассовал по карманам старой армейской куртки и некогда модных кримпленовых брюк.

После второй бутылки «Полынной» к Скобарю вернулась способность мыслить аналитически, и он, отозвав меня в сторону покурить, спросил в открытую:

– Смотрю я на тебя, и никак не пойму, какой ты масти? Ты не блатной, не фартовый [6] , не барыга [7] и вообще не уркаган? [8] Цацки у тебя дорогие, шмотьё тоже не с чужого плеча. Чего тебе у нас надо?

– Схорониться мне надо до поры, – честно ответил я, глядя поверх головы Скобаря. – Придёт время, уйду чисто, по-тихому, тебя и ребятишек твоих под монастырь не подведу. Дальше базара не будет. Сам понимаешь, ты не в теме, и тебе это ни к чему.

Скобарь подумал, пожевал губами, и видимо, решив уладить миром, направил меня в отдел кадров. У самой двери он окликнул меня:

– Слышь, деловой, тебя как зовут-то?

– Николаем кличут, – не поворачиваясь, ответил я.

– Вот что, Коля, ты крепко запомни: до бога и корешей твоих далеко, а до травмпункта близко. Очень близко! – произнёс Скобарь нормальным человеческим голосом, без каких-либо зыковских модуляций и «примочек». – Так что если я чего за тобой замечу…! Сам понимаешь.

– Понимаю! – ответил я и шагнул за порог подсобки.

В отделе кадров работало две женщины: одна молодая, неопытная, но симпатичная, другая пожилая, имевшая приличный трудовой стаж и такой же целлюлит. Получив привет от Скобаря, молоденькая инспекторша сразу приступила к оформлению.

– Паспорт и трудовую книжку, пожалуйста, – попросила она.

– Я от Скобаря, – нагло произнёс я, понимая, что моя трудовая деятельность может закончиться, не начавшись. Молодая кадровичка вопросительно взглянула на более опытную подругу. Народная целлюлительница ощупала меня внимательным взглядом и неожиданно низким голосом произнесла:

– Оформляй! Товарищ документы потерял. Завтра в милиции заявление напишет.

– Напишу! – радостно подтвердил я. – Только я документы не терял. У меня их украли, вместе с деньгами. Так что мне и ночевать негде, – произнёс я с невинным видом и вопросительно глянул на симпатичную кадровичку. Девушка по достоинству оценила мою попытку сблизиться и громко рассмеялась.

– Ночевать будете в общежитии: в этом же здании на третьем этаже, – весело сказала она, сверкнув чёрными цыганскими глазами.

На этом оформление и закончилось. Во всей этой истории для меня осталось загадкой, почему опытный кадровик решилась меня поддержать. Возможно, слово Скобаря действительно имело вес, а может, база просто испытывала дефицит рабочей силы.

Вот так я и легализовался. На базе я проработал ровно двадцать девять дней. На тридцатый день меня нашёл связной, который приехал на базу под видом водителя большегрузной фуры. В этот же день, сказав последнее «прости» родной бригаде, я уволился по собственному желанию, не забыв забрать трудовую книжку.

Я твёрдо помнил правило: никогда не упускать возможность получить подлинные документы, даже если у тебя в кармане надёжная «ксива» [9] , сработанная родной конторой.

Рабочий день президента Приволжской Тарской республики [10] Рината Хайруллина начался, как обычно: сначала секретарь доложила о небольших коррективах плана работы на день, потом он провёл с членами правительства расширенное совещание.

В 10 часов возле Дома правительства на зелёную лужайку сел президентский вертолёт. Надо было лететь в область, на открытие очередной ветки нефтепровода, но президент почему-то медлил. Старый лис кожей чувствовал непростое развитие политической ситуации. Нынешний расклад ему не нравился. От его внимания не ускользнуло, что министр внутренних дел в докладе проявил небрежность, а премьер-министр стал излишне многословным и самоуверенным. Раньше члены кабинета себе такого не позволяли. Президент был политическим долгожителем, и хорошо знал, что поведение подчинённых – самый точный политический барометр.