Его разбудили резкие голоса. Охранники о чём-то громко переговаривались на незнакомом языке, который Костенко с большой долей вероятности идентифицировал как польский. Потом откуда-то раздался короткий окрик, и они замолчали. Тот, что сидел справа, вышел из экипажа. Наступила тишина, лишь где-то вдалеке слышались шаги и негромкие голоса. Костенко засопел. Он был почти уверен, что судьба отсчитывает последние мгновения его жизни. Однако секунды бежали за секундами, а ничего не происходило. Несколько ободрённый этим, и в то же время полный уверенности, что терять ему нечего, Семён Родионович мрачно ухмыльнулся.

– Я вижу, у вас такие же проволочки, как у нас, – сказал он своему стражу по-английски.

Тот ничего не ответил.

Наконец, за ним пришли. Выведя из экипажа, неизвестные провожатые взяли Семёна Родионовича под локти и поволокли по хлипкому деревянному полу. Он услышал звук открываемых дверей – сначала одной, потом второй. Страха в нём не было – тот куда-то улетучился, уступив место усталости и какому-то отупению. Муки последних дней сделали своё дело, вселив равнодушие к смерти. Он знал, что его сейчас убьют, но почему-то не боялся этого. Ему было до такой степени всё равно, что он даже не сотворил предсмертной молитвы Господу. Почему-то это не пришло ему в голову. Может быть, подспудно он верил в спасение, а может, до того исчерпал все силы, что не мог вспомнить слов.

Так или иначе, его блуждания закончились через пять минут. Стражи его остановились, крепко держа Костенко за локти, и Семён Родионович чуть не порвал одежду, рванувшись по инерции вперёд. Повисла пауза, кто-то подошёл к нему, постоял немного. Семён Родионович ощутил запах изысканного одеколона.

– Хорошо, – коротко произнёс обладатель одеколона, и русского агента легонько толкнули вперёд. Он пошатнулся и сделал шаг. Тут же другие руки подхватили его, дёрнули на себя. «Что это они замышляют? – недоумённо подумал Костенко. – Никак повесить меня вздумали?». Мысль эта обожгла его ужасом. Умирать, болтаясь на верёвке, ему вовсе не хотелось.

Но события вдруг приняли неожиданный оборот. Послышалась какая-то возня за спиной, сдавленные голоса и короткие удары, словно выбивали ковёр. Затем некий новый голос произнёс:

– Этот человек – наш.

– Вы не имеете права его забирать, – возмущённо откликнулся владелец одеколона.

– Мы имеем право на всё, – внушительно ответили ему. – Это – наша страна, и мы решаем, кому жить и кому умереть.

– Это неслыханно!..

– Вы отдадите его по-хорошему, или нам придётся применить силу?

– Но ведь мы обо всём договорились! Как джентельмены с джентельменами…

– Мне плевать, с кем вы договорились. Этот человек – наш. Понятно?

– Я этого так не оставлю…

– Как угодно.

Семёна Родионовича развернули и опять повели куда-то. Он снова услышал двойной скрип дверей, в нос шибанул знакомый запах сырости, по сторонам раздавалось сопение провожатых, откуда-то спереди доносился тихий стук шагов. «Неужели не убьют?» – думал он. Не без удивления он смаковал эту мысль, полный какого-то восторженного опьянения.

– Кто вы? – осмелился он спросить.

– Вам этого знать не нужно, – ответили ему.

Такое обращение несколько озадачило Костенко, но он решил не придавать ему значения, полный признательности своим спасителям. Те, однако, оказались не слишком любезны. Едва Семён Родионович вышел на свежий воздух, как получил сокрушительный удар по голове и потерял сознание.

Когда он очнулся, то подумал, что попал в рай. Кругом висели белоснежные простыни, было тихо и светло, он лежал на мягкой кровати под тёплым одеялом, отдохнувший, свежий и страшно голодный. Голова его была перетянута бинтом, ноги нежились в кальсонах. «Если таков рай, то он очень напоминает наш лазарет», – подумал Костенко, начиная ощущать позывы переполненного мочевого пузыря.

– Эй, кто-нибудь! – крикнул он. – Где я?

На всякий случай он повторил эту фразу по-английски. Левая простыня одёрнулась и в проёме повисла могучая фигура медбрата.

– Проснулись, ваше благородие?

Господи, до чего же сладким показался ему сейчас этот голос!

– Где я, голубчик? – спросил он, улыбаясь.

– На «Александре Невском», ваше благородие.

– Давно я здесь?

– Со вчерашней ночи. Как привезли вас полицейские, так у нас и пребываете неотлучно… Прикажете позвать доктора?

– Да-да, зови. И вот ещё что: гальюн у вас далеко?

– Никак нет. Тут же, рядышком…

– Рядышком, – повторил Семён Родионович. Он облизнул губы и ещё раз повторил, отстранённо глядя в потолок. – Рядышком…

Простенькое русское словцо обдало душу какой-то теплотой и уютом. Он прикрыл глаза и чуть не заплакал.

– Ну-с, как вы себя чувствуете, Семён Родионович? – осведомился судовой доктор Илья Николаевич Хастатов, вплывая в импровизированную палату.

– Здравствуйте, Илья Николаевич, – осклабился Костенко. – Как же я рад вас видеть!