Против северо-западного угла храма располагались некогда главные врата, напоминающие триумфальную арку Константина в Риме; от них через весь город тянулась дорога, вдоль которой шли четыре ряда колонн. Колоннады разделяли дорогу на три части: средняя, широкая, служила некогда для проезда экипажей и всадников; две боковые, поуже – для пешеходов.

Из этого множества колонн до настоящего времени устояло не больше полутора сотен; но перспектива образуемых ими аллей производит грандиозное, неизгладимое впечатление. Почва повсюду покрыта обломками капителей, фризов и иных архитектурных фрагментов; за развалившейся городской стеной, возведенной при Юстиниане, в небольшой долине лежит некрополь; на соседнем холме высится арабская крепость поздней постройки.

Мы задержались в Пальмире на сутки, чтобы хоть ненадолго ощутить себя беззаботными туристами, а не беглецами, за которыми по пятам идут неведомые злодеи. Тем более что в нашем, двадцать первом, веке всего этого великолепия, скорее всего, больше не увидеть – по части тех мерзостей, что творятся сейчас на этой древней земле… Антип пока возился с лошадьми и подбивал меня купить еще пару заводных – благо в оазисе остановился караван и на продажу имелось несколько отличных кобылок. Я отказался – до Дейр-эз-Зора оставалось всего два дня пути, а там лошадей все равно придется продать; дальше нам предстояло сменить седла на лодочные банки, а пыль караванной тропы – на мутные воды Евфрата.

Дневка принесла долгожданный отдых; все же четырехдневный конный переход дался нам непросто. Лошадям она тоже пошла на пользу; в благословенном оазисе хватало и свежей воды, и ячменя на фураж. На ночь мы устроились под навесами из пальмовых листьев, близ коновязей; проснувшись в предрассветный час, я долго не мог уснуть, не отводя взгляда от древней колоннады, черные силуэты которой прорисовывались на фоне сереющего небосклона…

Мимо бортов лодки пятый день подряд неторопливо проплывали низкие берега великой реки. То тут, то там стояли группки финиковых пальм, лимонных и померанцевых деревьев; порой река разделялась на рукава – и текла вокруг низменных островов. Арабы-лодочники, ловко орудуя длинными, похожими на шесты веслами, безошибочно выбирали нужное русло, и Евфрат упорно нес скорлупки лодчонок к цели.

На Месопотамской равнине река текла спокойно, не быстрее четырех километров в час; к силе течения добавлялась мускульная энергия гребцов. Раз в день лодки ненадолго приставали к берегу; после этого плавание продолжалось, пока позволяло солнце. За день удавалось преодолеть около семидесяти километров; предстояло плыть еще не меньше четырех дней до городка Эль-Фаллуджа, откуда было уже рукой подать до Багдада.

Стоило отцу упомянуть об Эль-Фаллудже, как Ваня немедленно оживился. Он повторял – любой из сколько-нибудь заметных населенных пунктов, которые приходилось миновать путешественникам, так или иначе связан с кровавыми событиями либо иракской войны, либо гражданской войны в Сирии. Маалюля? Захват монахинь сирийскими повстанцами в 2013 году. Эль-Фаллуджа? Резня, которую в 2004 году устроили американским морпехам повстанцы-шииты. Багдад? Басра? Комментарии, как говорится, излишни. А когда кто-то из лодочников упомянул городишко Тикрит, на Ваню напал смех пополам с икотой – старый араб понятия не имел, что всего через полвека там предстоит появиться на свет такой легендарной личности, как Саддам Хуссейн. Вот и теперь, озирая низкие берега Евфрата, Иван возвращался к излюбленной теме:

– Знаешь, пап, порой мне кажется, что арабам лучше всего жилось, когда их кто-нибудь угнетал. Нет, это не касается нефтяных шейхов с их «феррари» и футбольными командами. Я говорю об обычных арабах, рядовых, так сказать. Вот сам посмотри – который день плывем, а вокруг все спокойно-благолепно. Ни тебе разбойников, ни вооруженных шаек, никого не режут…

Олег Иванович усмехнулся:

– А как же те бедуины, что напали на нас?

– Так я об этом и говорю! – немедленно ответил Иван. Похоже, он ждал именно таких слов. – Только эта шайка принялась палить – тут же прискакала федеральная кавалерия и объяснила им, как Османскую империю любить. Порядок! А стоит арабам начать жить своим умом – как тут же начинается кровавое безобразие вроде гражданской войны или сектора Газа.

– Не могу не согласиться, – кивнул отец. – Вон даже султан их великий, Саладин – он, кстати, тоже родом из Тикрита, как и Саддам, – так он вовсе не араб, а курд. Да и Асад – что Башар, что папаша его, Хафиз – хоть и происходят из какого-то арабского племени, но по вере они оба алавиты [28] , а значит – неправильные мусульмане и арабы.

– А я о чем? – закивал Ваня. – Арабы – они как поляки: у тех тоже, если король толковый, полководец или государственный деятель – так непременно либо литовец, либо вообще из Саксонии, или, прости господи, из Франции. А сами могут только гонором мериться и саблями махать.

Олег Иванович улыбнулся. Где-то с полгода назад сын увлекся политикой – перечитал в Интернете все, что смог найти по русско-польскому и русско-украинскому вопросам, стал завсегдатаем многих интернет-форумов, ставя порой в тупик или доводя до приступов бешенства собеседников – студентов Львовского университета или наших, российских либералов. К Польше мальчик относился с особой «нежностью», не упуская случая пройтись по адресу «пшеков». Олег Иванович, испытывавший по отношению к этой стране непростые, но скорее теплые чувства, не пытался давить на сына, лишь подкидывал ему время от времени книги Станислава Лема и великолепные польские фильмы вроде «Кингсайза» или «Четырех танкистов и собаки».

Во время путешествия «польская» тема была напрочь вытеснена темой арабской, но все же Иван нет-нет да и обращался к привычным аналогам.

– Ну ладно, аллах с ними, с арабами, – продолжал тем временем мальчик. При слове «аллах» старик-лодочник, ворочавший длиннющим веслом на корме плоскодонки, встрепенулся, одобрительно глянул на Ваню и что-то пробормотал.

– Я вот о чем думаю: мы ведь раздобыли этот самый манускрипт, за которым сюда явились, так? Вот сидим тут, в лодке, как дураки, а что там написано – не знаем. Неужели так и придется ждать до Москвы?