Некоторое время слышалось только торопливое дыхание одевающейся женщины. Потом хлопнула дверь, и первый голос спросил:

– Мужик, тебе чего вообще надо? Ты кто такой?

– Нет, это ты кто такой? – вопросом на вопрос ответил второй.

– Живу я тут.

– Прокурору будешь сказки рассказывать, понял, чмо? Я тебя русским языком спрашиваю: ты кто такой?

Снова шлепок, как от пощечины.

– Ладно-ладно! – завопил первый. – Не моя это квартира. Друга квартира. Я у него на пару дней ключи одолжил.

– Как другана твоего звать? Полностью.

– Леха. Игнатьев Алексей Сергеевич.

Все верно. На квитанции так и значилось.

– Правильно, – сказал второй. – А тебя как?

– Талгат.

– Ты, чушкарь, видать, совсем одурел со страху. Ну на хрена мне твое имя, чурка недотраханная? Фамилия твоя как?

– Туктаров.

Послышался шорох одежды.

– Куртку не трожь, – приказал первый.

Вышло у него жалко и неубедительно до слез, второй даже не счел нужным на это как-то реагировать. Зашуршала бумага.

– Молодец, – одобрительно сказал второй. – Туктаров Талгат Дамирович, так в паспорте и написано. Давай и дальше так же честно продолжай, глядишь, проживешь подольше. Рассказывай.

– Что рассказывать? – уже почти всхлипнул первый.

– А вот щас я тебе зубы прорежу, ты у меня сразу поймешь, и что рассказывать, и про что, и как, – пообещал второй. И вдруг заорал так, что зазвенели оконные стекла: – Кто вам моего друга заказал? Говори! Быстро!

– Какого друга? Кто заказал? – еще громче завизжал первый.

– Моего друга! Лучшего! И это я тебя, гниду, спрашиваю, кто вам, чмошникам, тебе и дружку твоему заказал моего друга убрать?

– Не знаю! Я ничего не знаю! Мне никто ничего не заказывал! – надрывался первый.

– Что, память отшибло? – спросил второй. – Ничего, щас ты у меня все вспомнишь.

В наступившей тишине послышался щелчок, который я не смогла бы спутать ни с чем другим. Щелчок взводимого курка. И вдруг я совершенно точно вспомнила, где уже слышала этот голос. Боже, благослови дилетантов, добровольных горе-помощников, не доигравших в детстве в сыщиков и потому вечно путающихся под ногами и сующих нос не в свое дело!

– Дмитрий Иванович, опустите оружие, – сказала я, выходя из-за шторы. – Вы же видите, он и в самом деле ничего не знает.

Мое внезапное появление произвело неизгладимое впечатление и на Умецкого, и на избитого им парня. Кто-то из них от избытка чувств даже испортил воздух. Звук получился глубокий, прочувствованный, но, увы, я не могла определить источник. Оставалось только надеяться, что это был не Умецкий. Первым, как ни странно, пришел в себя Туктаров.

– Помогите! – жалобно заскулил он, косясь на Умецкого.

– Заткнись, слизь, – бросил Умецкий, даже не глядя в его сторону. – Евгения Максимовна, что вы здесь делаете?

– Новогоднюю елку наряжаю, – фыркнула я. – Я-то здесь делаю свою работу, а вот вас как сюда занесло?

– Это квартира того урода, который стрелял в моего друга. Вы же сами с Борей на пару его вчера завалили, верно? А это чмо, – Умецкий ткнул стволом пистолета в скорчившуюся в углу фигуру, – ему помогало.

– Не помогал я! – заныл Туктаров. – Ничего не знаю!

– В самом деле, Дмитрий Иванович, почему вы так в этом уверены? – миролюбиво спросила я. – Какие у вас доказательства?

– А вы хоть знаете, на чьей машине ваш вчерашний труп катался? – ухмыльнулся Умецкий. – Слышь, ты, недоделок, это у тебя «Дэу» узбекская, золотистого цвета?

– У меня, – шмыгнул носом Туктаров. – Я ее Лехе дал на пару дней. Договорились с ним: я ему ключи от машины, а он мне – от квартиры.

– Вот видите, все и выяснилось, – мягко сказала я.

– Прокурору будешь сказки рассказывать, понял? – снова зарычал Умецкий. – Отдал бы он тебе квартиру на два дня, как же! А сам бы он где жил, пока ты тут баб трахаешь?

– Не знаю, не спрашивал, – снова захныкала несчастная жертва. – Мы с ним и раньше так менялись, я никогда не интересовался.

– И на сколько вы так менялись? – спросила я.

– По-разному. Чаще на день, иногда на два или три.

– И сколько раз вы так делали? – продолжала я.

– Не помню, пять или шесть, – простонал Туктаров.

«Все верно, шесть», – подумала я, вспомнив шесть зарубок на прикладе карабина покойного снайпера.

– Отпустите меня, не убивайте, пожалуйста! Я ведь ничего не делал, мне просто квартира была нужна. Я ведь с родителями живу.