«Буханку» сержант, наконец, разогнал километров до сорока и оглядываться больше не рисковал. На такой дороге чревато, еще и снег все падает.

– Что передать-то просил, мы сейчас по рации свяжемся? – обернулся уже лейтенант.

– Короче, Анатолий из Клязи, седой как лунь, выглядит лет на сорок-сорок пять, просил передать некому Митричу, что за речкой что-то нехило жахнуло, а, к его удивлению, никто даже и не суетится по этому поводу. Что жахнуло, Митрич якобы с легкостью должен понять, как этот Анатолий сказал.

Пока лейтенант кочегарил дико хрипящую рацию, связываясь с дежурным, и по пять раз повторял одно и то же, я скорчился на сиденье, пытаясь согреться. Когда меня брали, сержант не закрыл дверь, и салон здорово выстудило, а обратно печка нагревала с неохотой. Как назло, только почувствовал, что становится теплее, машина начала сбавлять скорость, заезжая на стоянку перед магазином. Сержант остановил «буханку» рядом с телефоном, оба служивых вышли и, присев, начали рассматривать следы у будки. Я высунулся только, посмотрел, что снега уже насыпано столько, что не определить, ходил ли кто тут после меня, и юркнул обратно в машину.

Парни тоже залезли в «уазик», и сержант, вырулив на узкий проселок, осторожно повел «буханку» под уклон по извилистой дороге, рассказывая лейтенанту куда едем:

– Сейчас за поворотом хутор будет. Там два дома, в одном сейчас не должно никого быть, хозяин в Великополье, в больничке. Во втором семья живет. Дед, Иваныч, и дочка его, Танька Рыжая, – Артем вопросительно посмотрел на лейтенанта, но тот узнавания взглядом не продемонстрировал, и сержант, усмехнувшись о чем-то себе, продолжил: – Ну она, короче, еще года два назад у нас жила на районе, ее все знали, а как замуж выскочила, так сюда переехала. Муж ейный, точно как зовут не помню, Коля вроде, на голову больной, у него и справка есть.

– А почему больной? Бешеный, что ли?

– Да он сначала за речку уехал, по срочной, как раз на самое начало попал, оттуда под дембель на дизель [2] загремел. Хорошо так, года на три. А когда дослужил, через пару месяцев с Танькой и заженихался. В депо устроился, но турнули сразу – и месяца не проработал. Сейчас тут не вылезая живет, по хозяйству только занимается. И бухает, конечно, как… – последнее предложение Артем явно не договорил, но продолжать не стал.

Он остановил машину перед очередным изгибом дороги, застегнулся, подхватил укорот. Лейтенант тоже засуетился. Глянув на них, я отметил, что хоть Артем и выглядел смешно, со своими ушами парашютами и ногами спичками из бушлата, но действует спокойно и степенно, буквально источая уверенность, чего не скажешь о лейтенанте. По этому-то видно, что погоны недавно надел.

– У них двое детей было, – продолжил сержант, – маленький помер от простуды вроде, старшего после этого в детдом забрали. Когда забирали, Колян этот стрельбу чуть не устроил, пьяный был как обычно. Так что аккуратней сейчас, ружье у него тогда отобрали, но мало ли, может, еще одна берданка есть. Пошли? – договорив, полуутвердительно спросил сержант и полез из машины.

Я тоже вышел и двинулся за ним следом. Ключи мне явно не оставят, а сидеть в холодной машине не прельщало.

Сюрреализм какой-то – мелькнула мысль. Позади часто потрескивал остывающий двигатель, впереди скрипел снег под ногами полицейских, и на все это дело падали крупные белые хлопья. «Блин, да что я вообще здесь делаю», – подумалось мне. Я как будто посмотрел на себя со стороны, удивившись нереальности картины. Еще и тишина эта гнетущая. Кстати, о тишине – собак-то не слышно.

– Ааа… это, стойте, – не зная как обращаться к спутникам, выдал я полушепотом нечто невразумительное и, когда парни обернулись, сказал уже уверенней: – Там собаки выли, когда я первый раз мимо проходил. Мало ли, прыгнут, когда во двор зайдем.

– Опять завели. Когда ребенка забирали, пришлось отстрелить обеих, тот их спустил. Так что внимательно, – договаривал сержант, уже повернувшись ко мне спиной, продолжая шагать по сугробам, высоко поднимая ноги. Да, снега он уже набрал прилично в кроссовки, машинально отметил я.

Сквозь редкие деревья уже просматривалась поляна с двумя домами друг напротив друга. Тот, что слева, виден хорошо. Обычный деревенский дом, бревенчатый, даже досками не обшитый. Бревна черные, но даже отсюда заметно, что не крашеные, а рассохшиеся и потрескавшиеся. Пройдя еще метров двадцать, уткнулись в забор второго дома. Почти близнец, только обшит досками и выкрашен в голубой цвет, который от времени выцвел почти до белизны. У первого дома калитка и забор знатно припорошены снегом, следов не было совсем, зато у второго хорошо натоптано. Судя по четкому полукругу снега на земле у калитки, открывали ее сегодня часто. Артем постоял чуть у забора, рассматривая дом на противоположной стороне поляны, потом, поймав мой взгляд, махнул рукой, типа посматривай, сам же открыл калитку наполовину и аккуратно осмотрелся.

– Собака дохлая, – сообщил сержант и скользнул во двор, так и не открыв калитку до конца. Лейтенант пошел следом, да и я тоже, недолго думая, юркнул за ними, бросив последний взгляд на дом напротив, по-прежнему темный и безмолвный.

Во дворе стояло покосившееся здание гаража, у дверей которого сейчас присевший на колени сержант рассматривал убитого кабыздоха. Собака, явная дворняга, валялась с размозженным черепом. Цепь от ее шеи поднималась вверх, к кольцу, прикрепленному к проволоке, которая тянулась через весь двор поперек. А ничего задумка, отметил я, собака может через весь двор бегать на короткой цепи и не запутаться.