– Это все?

– Все, – сказал Рудаков.

Ему похлопали.

– Особенность этого текста – его длина: семьдесят два слова, – сказал Рудаков. – У меня три рассказа по семьдесят два слова каждый. Тютелька в тютельку.

– Как интересно! – сказала Магда Васильевна.

Стали задавать вопросы.

Рудакова спросили, что побудило его стать писателем. И что означает название книги. При чем здесь кролики? И что он думает о современной литературе.

Спросили, какая книга лежит у него на рабочем столе. И какие три он взял бы на необитаемый остров.

Он сумел не зевнуть. Он решил: не иначе, каждую работницу библиотеки обязали задать хотя бы один вопрос. Скоро, впрочем, он убедился: иначе. Вопросы задают здесь не по обязанности, а по безотчетным побуждениям неясного свойства. Потому, наверное, что не хотят выходить на улицу, решил Рудаков. Он и сам не хотел.

Полная дама в брючном костюме спросила Рудакова о тайне современного человека. Она сказала:

– Мне кажется, у современного человека нет тайны. Поэтому про него не интересно ни писать, ни читать. А как думаете вы?

Рудаков думал по-разному. Человек сам тайна. Но что есть тайна? – думал Рудаков. И что человек? – предлагал всем подумать.

Рудакова спросили: да, что есть человек?

И чем современный человек отличается от вообще человека?

И еще: сколько просуществует человечество, спросили Рудакова.

И есть ли Бог, Рудакова спросили.

Есть ли, спросили его, ничего – в частности там, где ничего нет, и, если ничего все-таки есть, называя его «ничего» и тем самым внося в него содержание, не превращаем ли мы ничего в нечто?

– Вы пишете для взрослых, однако пренебрегаете матом. Почему в вашей книге совсем нет мата?

Этим обеспокоилась бальзаковского возраста леди в не по сезону темных очках.

– Должен быть? – спросил Рудаков.

– Нет, я не настаиваю на том, чтобы у вас на каждом шагу матюгались, но полное отсутствие мата бросается в глаза… или вы находите это естественным?

– Я не думал об этом, – пробормотал Рудаков, несколько сникнув.

Спор на тему мата ненадолго взбудоражил аудиторию; Рудаков угрюмо молчал.

– Видите, какие дискуссии вызывает ваша проза, – шепнула ему Магда Васильевна.

Речь зашла об абсурде. Отношение Рудакова к абсурду интересовало обладателя клетчатого пиджака, единственного, если не считать Рудакова, мужчину в этом помещении. Он называл имена великих абсурдистов, освященные мировой славой. Ощущает ли Рудаков свое место в определенном контексте?

– Нет, то есть да, то есть нет, – заговорил Рудаков с внезапной горячностью. – Я под абсурдом понимаю другое. Допускаю, что у меня умозрительные схемы, искусственные конструкции, игры ума, это не есть абсурд… Абсурд – это реальность, реальность, увиденная под определенным углом. Он здесь. Он повсюду. Все зависит от ракурса – как взглянуть. Любое событие может оказаться абсурдным… Вот, скажем, сегодняшний вечер – вроде все пристойно, правильно… А ведь это как посмотреть… Можно представить себе, кто-то напишет рассказ о нашей встрече, и она будет выглядеть крайне абсурдно.

– Разумеется, – сказала Магда Васильевна. – Если все исказить. Что-то затушевать, что-то выпятить. Окарикатурить.

– Да нет же, я о другом… Я о фатальности… как бы это сказать… неявных несоответствий. Представьте себе, что кто-то из нас мог бы оказаться не здесь, а в другом месте – в бане, или на свадьбе, или, может быть, в морге… Это я фантазирую в порядке бреда… Чувствуете холодок абсурда?

Никто не чувствовал.

– Ладно. Давайте в порядке бреда сочиним что-нибудь подобное… прямо сейчас. Хотите о вас, Магда Васильевна?

– Обо мне?

– Ну, не о вас лично, конечно, а о неком человеке, похожем на вас. Боже упаси, что это вы. Это не вы. Это я для наглядности.

– Лучше о вас.

– Хорошо. Пусть буду я. Не я лично, а некий автор, похожий на меня, который пришел на встречу с вами… то есть с читателями, похожими на вас. Нам важна ситуация.

– Оживление в зале, – констатировала Магда Васильевна.

Рудаков продолжал:

– Представим автора книги сегодняшним утром. Он, или как вам удобнее, пусть буду я, в общем, этот персонаж провел бессонную ночь. Тяжелые мысли и все такое. Утро настает, мрачное, холодное… ну и… – Рудаков сделал жест рукой, всех приглашая к сотворчеству, – наш персонаж закономерно решает…

– Принять снотворное, – громко сказала пожилая женщина в первом ряду и засмеялась.

– Повеситься, – сказал Рудаков и засмеялся тоже.

Он окончательно ожил. Его глаза заблестели.

– Вот что такое творческая кухня писателя, – объявила Магда Васильевна. – Так рождаются сюжеты. И почему же он решил, интересно, повеситься? В чем же, объясните, закономерность?

– Решил и решил. Жизнь не сложилась… мало ли что… какая разница… Короче, взял он веревку, сделал петлю, намылил…