Буду, буду работать еще лучше, и пусть это будет памятником тебе, моему учителю, другу, мужу.

Буду держаться на ногах. Буду стараться заменить Алешеньке тебя и любить его за тебя и за себя. Поставлю Володю на ноги и буду сберегать мамину старость.

Друг мой нежный, мой любимый, помоги мне найти силы.

Никто больше не услышит моих стонов и не увидит моих слез.

А к тебе я буду прибегать, к тебе обращаться, как и при жизни.

Помоги мне!

Спасибо, родной, за счастье яркое, багряное, безоблачное. Спасибо тебе за все, все, что ты дал мне в жизни.

Твоя Зоя

26.12.47».

«Боря, друг мой милый!

Зачем я пишу тебе, куда я пишу тебе, зачем обманываю себя?

Одиночество! Какое страшное слово, и звучит оно для меня совершенно по-новому. 12 лет мы прожили вместе, а 28 лет до этого я жила без тебя и не чувствовала этого одиночества, никогда не ощущала его, все чего-то ждала.

Теперь мне ждать нечего. Мне 40 лет. В 40 лет распрощаться со всеми радостями в жизни и тащить, тащить свою одинокую жизнь до самой смерти.

Вот уже месяц, как я вдова. Тоже страшное слово, смысл которого никогда раньше не доходил до моего сознания.

А всего лишь три месяца тому назад! Помнишь?

6 сентября 1947 года. Закончены последние строчки лекций, осматриваю стол, шкаф, прощаюсь с товарищами.

Завтра уезжаю в отпуск, и в какой отпуск! Не просто очередной, а впервые в жизни вместе с тобой.

Вечером едем осматривать Москву. Ей, старушке, завтра минет 80 лет. А как она молода и нарядна. Кремль сверкает, как диадема из роскошных драгоценных камней на голове красавицы Москвы. Москва— река, отражая в себе миллионы огней, опоясывает шею Москвы.

Мы разъезжаем по улицам Москвы и в восторге теснее прижимаемся друг к другу. Алешка поворачивает ладошками тебе голову. Ты счастлив, ты смеешься, и в глазах твоих прыгает и искрится отражение огней, сливаясь с их внутренним светом.

Вечер. Сборы чемоданов. Пьем чай. Несколько часов сна, и мы едем на аэродром.

Какое это было чудесное утро. Мы выехали из дома, когда гасли огни иллюминации и на смену им вставало солнце. На небе ни облачка.

Обещал быть чудесный день. Казалось, что все вокруг пело и ликовало. И мы с тобой, беззаботные и счастливые, счастливые без конца, отправлялись в наше «свадебное» путешествие, спустя 12 лет после свадьбы.

Такой ты видел Москву в последний раз.

Такой я видела Москву в последний мой счастливый день в Москве.

6 июня 1948 года».

«Боря, Боренька!

Как мне тяжко без тебя! Без тебя — друга, товарища, мужа и папы детей моих.

Сегодня Алешенька сорвал ромашку и гадал: любит — не любит, и как в прошлом году уверенно воскликнул: «Любит папа маму. — И добавил: — И Алеша маму».

Да, ты любил меня! И как любил! Теперь тебе все чуждо. А я живу, как птица с поломанными крыльями.

Работа? Все идет вкривь и вкось, и я не могу вечером сказать себе — да, я прожила день не зря. Не могу этого сказать, потому что топчусь на месте, не живу в 1949 или, как другие, в 1952 году. О, далеко нет. Живу в каких-то 50-х годах. Почему так? Ах, как мне хотелось потолковать с тобой об этом, найти путь, найти выход, работать в полную мощность, чтобы не стыдно было каждый день ложиться спать.

Как мне не хватает тебя!

Ты понял бы меня.

Ты никогда не удовлетворялся внешним благополучием. Ты научил и меня этому. Но все ли я делаю, чтобы сломать рутину? Наверно, нет. Наверно, ты сказал бы, что я мало стараюсь. Сегодня зацвели в саду лупинусы. Они растут, цветут, живут, а тебя нет.

Сегодня Толя и Андрюша ждали своего папу из командировки. Алешенька тоже все время повторял: «Папа, папа. — И один раз спросил меня утвердительно: — Ведь мой папа тоже скоро приедет, правда?» Нет, Алешенька, подумала я, не приедет больше твой папа, и мне, увы, не дано уехать к нему. Не могу же я сделать так, чтобы Алешенька спрашивал так же и про маму, не надеясь никогда услышать утвердительного ответа.

Окружающие считают, что я уже «прошла», пришла в себя, и, как Эмма сказала, считают, что я уже подыскиваю себе напарника в жизни. Пусть так думают! Очень хорошо, что так думают. Я вовсе не хочу выглядеть несчастной, вечно заплаканной вдовой.

Да, я сижу сейчас и плачу, а завтра приду на работу — и никто этого не заметит и знать не будет.

Боренька, друг мой сердечный! Что бы ты сказал мне, если бы ты воскрес? Наверно, был бы недоволен, что очень кратки бывают мои посещения на Новодевичьем? Я бы просиживала на твоей могиле часы, дни, все время! Как мне хочется кинуться на твою могилу и так забыться, слиться с тобой. Но я не допускаю этого. Раз я живу, я не хочу быть инвалидом и влачить жизнь. Надо или продолжать жить, или кончить ее. Я выбрала первое и буду жить. Сделаю все, чтобы прожить ее с пользой. Так бы сказал мне ты, если бы мог.