— Что девчонка, это верно, — Иван Андреевич мешал ложечкой чай в стакане и смотрел на нее внимательными и добрыми глазами. — Девчонка! — повторил он уже серьезно. — Но профессией твоей теперь будет разведка, а значит, ты разведчица. Поедешь в Харбин, — Чичаев отхлебнул чай из стакана, — для работы в Нефтяном синдикате. Синдикат, — продолжал Иван Андреевич, — это твое прикрытие, эго лишь легальная возможность для твоей разведывательной работы.

И началась специальная стажировка. Пароли, отзывы, тайники, конспиративные квартиры… и другие разведывательные понятия. Стажировка бурная, захватывающая, скоротечная, как весенняя гроза.

Ехать на велосипеде становится труднее. Твердый грунт все чаще сменяется укатанным песком. Среди прохожих реже встречаются европейцы, появились рикши. Это пригород Харбина Фудзи-дзян, где живет в Основном китайское население. Китайцы внешне добродушны, улыбаются и кланяются даже детям. Женщин не любят.

Зоя Ивановна остановилась и спросила у проходящего европейца нужную ей улицу. Садясь на велосипед, поморщилась от боли — правая нога ниже колена плотно забинтована. Она всего неделю как научилась ездить на велосипеде, ни в Смоленске, ни тем более в Москве ей делать этого не приходилось. А вчера она упала и сильно ободрала правую ногу. Но именно это и поможет ей выполнить задание Центра.

Вспомнила свой первый день рождения в Харбине. Положение и зарплата позволяли ей содержать домашнюю работницу. Но в Харбине эти обязанности выполняли мужчины. Был и у них с мамой домработник, которого все звали русским именем Миша. Встречая гостей, китаец Миша, обращаясь к мужчинам, постоянно говорил: «Капитано, капитане» — что значило «господин». Зое Ивановне он говорил: «Мадама-капитано, мадама-капитано…» — и это вызывало у нее усмешку.

…А вот и нужная тебе улица, мадама-капитано. Маленький домик за невысоким палисадником. Проехав мимо, Зоя Ивановна слезла с велосипеда. Огляделась. Зашла в кусты и сняла бинт. Оторвала его от засохшей раны, и снова, как вчера, появилась кровь. Щепоткой земли потерла ногу вокруг раны, спрятала в сумочку бинт, взяла велосипед и, прихрамывая, направилась к калитке того дома, мимо которого только что проехала. Вошла в палисадник, сделала несколько неуверенных шагов к крыльцу. Навстречу вышла женщина. Зоя Ивановна знала — она на семь лет старше ее.

— Господи! Что с вами?

— Упала. Простите, ради Бога, еще не умею как следует ездить.

— Больно?

— М-ы-ы-ы…

— Проходите, вот сюда. Садитесь. Я сейчас принесу теплой воды и йод. Садитесь, садитесь.

Зоя Ивановна села и увидела устремленные на нее с противоположной стороны комнаты широко открытые глаза девочки лет четырех. Девочка держала на коленях большую куклу и, не мигая, смотрела на гостью. А та улыбнулась девочке, спокойно осмотрела комнату, перевела взгляд на свою кровоточащую рану и… похолодела — к засохшему краю раны прилип маленький кусочек нитки от сорванного бинта. Как можно приветливее спросила девочку:

— Как тебя зовут?

— Маша.

— Машенька, какая у тебя красивая кукла! — А в пальцах уже крутила снятый с ноги обрывок нитки бинта.

Вошла мать Машеньки с тазикам теплой воды в руках, улыбнулась:

— Сейчас я промою вашу рану, а потом…

…А потом пили чай, по-бабьи болтали о детях, о жизни в Харбине и ни словом не обмолвились о мужьях.

Возвращалась Зоя Ивановна в центр города уже в сумерках, не домой, а на конспиративную квартиру, в дом, половину которого занимал начальник харбинской полиции. Задание выполнено — установлен хороший, дружеский контакт с женщиной, муж которой, один из руководящих советских работников в Харбине, месяц назад, бросив семью, бежал в Шанхай, прихватив с собой большую сумму казенных денег.

…А потом частые и по-настоящему дружеские встречи с матерью Маши. Ее признания в том, что совершил муж. Признания о его нелегальных приездах в Харбин для встречи с семьей. Его муки и сомнения. И наконец встреча с ним Зои Ивановны и его согласие явиться с повинной.

Зоя Ивановна и ее руководство выполнили обещание, данное матери Маши, о том, что, если ее муж явится с повинной, не будет репрессий. Деньги, которые он так «неосторожно» взял в государственной кассе, были им постепенно выплачены, и своим трудом, в том числе и на разведку, он восстановил свое доброе имя.

Вернулась из Китая в Москву, — вспоминает Зоя Ивановна, — в феврале 1932 года. Некоторое время работала начальником отделения в иностранном отделе ОПТУ в Ленинграде, курировала Эстонию, Литву и Латвию, но недолго, всего несколько месяцев. С этого времени вся моя жизнь была связана только с Европой».

И вот Иван Андреевич идет ко мне навстречу, распахнув руки. Но почему он, а не Борис? И работает Чичаев в другом советском посольстве — при эмигрантских правительствах стран, оккупированных гитлеровцами… Значит…

Я окаменела.

И вдруг из-за колонны выходит — чур меня, чур меня! — мой муж, Борис. Нервное многодневное напряжение взорвалось, и радость встречи я обильно полила слезами, хотя всю жизнь считалась неплаксивой.

Иван Андреевич скомандовал:

— Сырость не разводить, и без того здесь хватает, и марш в машину, поедем к нам домой обедать. Ксюша мировой пирог испекла, целый месяц карточки на муку сберегала.

— Здесь тоже карточки? — спросила я.

— Да еще какие, сахар в мизерных дозах, его берегут только для детей, хлеб, молочные продукты — в общем, все, все. И мы, дипломаты, живем по карточной системе. Говорят, и короли тоже, а здесь собрались многие короли Европы — норвежский, югославский и греческий, нидерландская королева.