Душа разрывалась от тоски, мне постоянно чего-то не хватало… Кого я обманываю? Мне не хватало его и до боли в сердце хотелось быть рядом с ним! Человек – странное существо: он все время желает большего, но, получив это большее, хочет еще и еще. Почему когда мы были вместе, мне было мало? Сейчас нет и этого! И так тошно мне… Что хватило бы смелости – убила бы себя. Кто так зло подшутил над человеком, дав ему возможность чувствовать и ощущать все каждой клеточкой своего тела?.. Зачем это нужно-то было?!

Хотя я ни о чем не жалею в своей жизни. И если бы не было переживаний, если бы я не могла чувствовать, то была бы еще более несчастна. Чувствовать любовь – это драгоценный дар, и без него мы были бы не полноценны. И не важно – любите ли вы мужчину или работу, детей или родителей, любовь – это то чувство, которое будет с вами всегда. И я бережно храню в своем сердце свою любовь. Я помню все, что было между нами. И возможно кто-то скажет, что это нельзя назвать любовью в полной мере. Но я отвечу вам так: каноны, рамки и общепринятые мнения рано или поздно устаревают. И нельзя следовать им – каждый человек индивидуален, и никто не имеет права указывать, что, как и кому чувствовать, страдать, любить. У меня все было так, а у кого-то иначе. Но мое чувство было сильным, светлым и всепоглощающим. Оно дарило мне незабываемые минуты, часы, дни, годы, и я благодарна судьбе за то, что когда-то приехала в Париж и познакомилась там с самым важным для меня человеком. А все остальное уже не важно… Как хорошо, что воспоминания никто не может отобрать. Это целый мир, мир который принадлежит только тебе.

Тем временем революция, как ненасытный упырь, быстро высосала из меня все силы. Всегда энергичная, я рьяно бралась за любое дело и буквально «горела» на партийной работе. Крупская даже как-то сказала мне: «Инесса, ты еле держишься на ногах. Даже твоей энергии не хватает на ту колоссальную работу, которую тебе приходится вести».

Если говорить честно, все эти треволнения – и личные, и партийные – измотали меня донельзя. Это постоянное напряжение стало слишком велико.

Как мало теперь я стала любить людей. Раньше я, бывало, к каждому человеку подходила с теплым чувством. Теперь я ко всем равнодушна. А главное – почти со всеми скучаю. Горячее чувство осталось только к детям и В. И. Во всех других отношениях сердце как будто бы вымерло. Как будто бы, отдав все свои силы, свою страсть В. И. и делу революции, в нем истощились все источники любви, сочувствия к людям, которыми оно раньше было так богато… Я – живой труп, и это ужасно!

Но Владимиру недосуг тратить на меня слишком много времени. К тому же, теперь, в России, Надежда, кажется, была ему нужна больше прежнего: она стояла в центре всей организационной работы, принимала приезжавших товарищей, наставляла и отпускала отъезжавших, устанавливала связи, давала явки, писала письма…

Я же стала для него как глава в прочитанной книге. Хотя дружеские отношения у нас были довольно теплые. Но мне не хватало этого.

Ото всего происходящего в моей жизни я впала с жуткую депрессию, практически перестала есть, много плакала и ни с кем не общалась. Без любви и поддержки даже революция не возможна…

Обеспокоенный моим здоровьем, Владимир велел мне съездить отдохнуть и подлечиться на Кавказ. Правда, я хотела побывать во Франции, но Владимир сказал – на Кавказ, и я поехала на Кавказ.

Сначала я приехала в Кисловодск, однако там было небезопасно – разбойничали бандиты, и я перебралась в Нальчик. А по дороге… заразилась холерой…

Я плачу молча, плачу внутри меня, плачу безнадежно, потому что я знаю, что уже никогда не вернусь обратно и никогда не увижу своего любимого – его прищуренных глаз, которые так любила, которые так самозабвенно целовала, забыв обо всем на свете… Никогда… Какое это страшное слово…

24 сентября 1920 года Инессы Арманд не стало, она умерла от холеры в возрасте 46 лет, оставив после себя пятерых детей. В Петроград пришла срочная телеграмма: «Вне всякой очереди. Москва. ЦК РКП. Совнарком. Ленину. Заболевшую холерой товарища Инессу Арманд спасти не удалось тчк Кончилась 24 сентября тчк Тело препроводим в Москву тчк Назаров».

Похоронили Инессу Арманд на Красной площади у Кремлевской стены. На ее похоронах 12 октября 1920 года, по свидетельству Александры Коллонтай, Ленин «был неузнаваем». Он шатался, шел с закрытыми глазами. «Мы думали, что он упадет».

Другая участница траурной церемонии, Анжелика Балабанова, вспоминала: «Я искоса посматривала на Ленина. Он казался впавшим в отчаяние, его кепка была надвинута на глаза. Всегда небольшого роста, он, казалось, сморщивался и становился еще меньше. Он выглядел жалким и павшим духом. Я никогда ранее не видела его таким». Балабанова сказала, что глаза Ленина «казалось, исчезли в болезненно сдерживаемых слезах».

«Не только лицо, весь облик Ленина выражал такую печаль, что никто не осмеливался даже кивнуть ему. Было ясно, что он хотел побыть наедине со своим горем. Всякий раз, как движение толпы напирало на нашу группу, он не оказывал никакого сопротивления толчкам, как будто был благодарен за то, что мог вплотную приблизиться к гробу». У кремлевской стены он возложил венок из белых гиацинтов, на черной ленте было написано: «Тов. Инессе от В. И. Ленина».

«Боюсь, – писала Крупская, – чтобы смерть Инессы не доконала Володю, – он плачет и смотрит в одну точку».

Крупская и Ленин взяли под свою «опеку» детей Арманд. Ее дочь Варвара Арманд рассказывала: «После смерти моей матери Владимир Ильич и Надежда Константиновна взяли над нашей семьей шефство. Мы постоянно ходили к Надежде Константиновне. Иногда на 3–5 минут приходил Владимир Ильич. Он не садился, а быстро ходил по комнате, включался в наш общий разговор, даже если мы говорили о пустяках, оживляя его своей шуткой, расспросит немного и уходит работать. Иногда мы пили чай вместе»…