Шрифт:
– При чем тут лета! Суворов в семьдесят лет перешел Альпы!
– Следовательно, Меншиков не Суворов. Только и всего-с. Так что же теперь собирается делать наш полководец?
– Он отдал приказ армии идти на Мекензиеву гору и послал туда Тотлебена.
– Это зачем-с?
– Посмотреть, как армия может там укрепиться.
– Знаете, нам надо ждать завтра гостей с Северной стороны. Что ж, встретим горячо. Какие же распоряжения сделал на этот случай князь?
– Он приказал потопить на рейде корабли, чтобы преградить неприятельскому флоту доступ в бухту.
– Видали подлость?! – воскликнул Нахимов, вспыхнув, но тут же погас и, улыбаясь, прибавил: – А впрочем-с, разумно, хотя этого я не ждал-с!
Нахимов поднялся и достал из стенного шкафчика засмоленную бутылку и два высоких тонких стакана.
– Настоящий «Амонтилиадо» [144] из Лондона. Испанские вина надо покупать в Англии – берёг для случая.
Отбивая осторожно смолу с горлышка, Нахимов спросил:
– Скажите, армия и точно пошла на Мекензиеву гору?
144
«Амонтилиадо» – название испанского вина.
– Какое там! Валом валит в город… Завтра армия к вечеру будет в Севастополе. Я остаюсь при первом своем намерении. Я послал Стеценкова: приказал морским батальонам немедля идти сюда и разойтись по кораблям.
– Дальше-с?
– Флот выйдет в море. Мы примем бой. Лучше погибнуть в открытом бою!
– Что ж, обсудим ваш проект еще раз.
– Ах, мы уже обсуждали! И кажется, Павел Степанович, вы со мной во всем были согласны.
– Не совсем-с! Если вы поднимете сигнал «Командую флотом», я вам подчинюсь. Истомин, Новосильский тоже… Мы все с вами, мой друг. То, что говорено между нами, я исполню свято.
– Я не сомневаюсь в вас, адмирал. В командирах кораблей тоже.
– И в командах – следует прибавить-с! А это десять тысяч человек! Что такое флот? Корабли? Нет! Не одни корабли – флот в людях. Тридцать – сорок кораблей можно построить в год, два года, а людей мы воспитываем вот уже тридцать лет-с! Потопить несколько кораблей – это еще не беда-с, а похоронить в море вместе с людьми дух Черноморского флота – это уж совсем другое дело-с! Это беда-с!
Корнилов приложил кончики пальцев к вискам.
Нахимов продолжал:
– Пора нам перестать смотреть на матросов как на крепостных крестьян, а на себя – как на помещиков. Матрос на флоте – всё-с! Он и на верную смерть пойдет, если нужно.
– Все это вы говорите кому угодно, а не мне, Павел Степанович! Все это я знаю и с вами согласен.
– Почему же-с! Я с вами, как с самим собой, говорю. Я не говорю «вам», а «нам». И мне жалко корабли, но жальче людей. Нам всем нужно понять: матрос – главный двигатель на корабле. Матрос управляет парусами, он же наводит орудия; матрос, если нужно, бросится на абордаж. Все сделает матрос, если мы, начальники, не будем эгоистами, ежели не будем смотреть на службу как на средство удовлетворения своего честолюбия, а на подчиненных – как на ступень своего возвышения. Матросы! Их мы должны возвышать, возбуждать в них смелость, геройство, ежели мы не себялюбивы, а действительно служим Отечеству! А корабли? Мы их построим.
Корнилов терпеливо выслушал горячие слова Нахимова.
– Все это я знаю, Павел Степанович, и вполне разделяю. А что скажут в армии? В армии тоже люди. Вот Меншиков уложил на Альме, пожалуй, пять тысяч человек. Солдаты скажут: «А что делал флот? Бонами загородился, когда нас англичане с кораблей громили!»
– И пусть скажут. Флот свой долг исполнит. Все увидят… Без театральных эффектов-с! Вы не забудьте еще, что скажет нам князь. Его нельзя скинуть со счетов. Мы вытянемся из бухты на рейд, а он скажет: «Флот взбунтовался, пали!»
Вы поручитесь за то, что мы не получим с береговых батарей чугунные гостинцы?
– Я надеюсь убедить князя. Мне важнее увериться в полном единодушии флагманов и капитанов. Я соберу сегодня у себя всех… скажем, в восемь утра. И вас прошу быть. Станете ли вы меня оспоривать на совете?
– Я буду молчать-с… Вам, однако, надо бы хорошенько поспать. Вы в лихорадке. Команды наэлектризованы… Такие решения, как ваше, надо принимать хладнокровно, с ясной головой. У вас есть еще три часа времени. Советую вам отдохнуть!
– Спасибо за совет. Я так и сделаю… Итак, в восемь часов в штабе.
– Есть!
Они чокнулись и выпили по стакану золотистого вина.
Прощаясь, Корнилов удержал в своей руке руку Нахимова.
– Вы верите, что мной руководит не честолюбие, а любовь к Отечеству и долг службы?
– Верю-с! – ответил Нахимов, крепко пожимая руку Корнилову. – Вам я верю вполне!
Но Корнилов почуял почти неуловимое движение руки Нахимова: как будто он хотел ее освободить из дружеской руки.