– Ну, бывай, браток. Желаю погулять как следует, пока вне строя. Второй раз можешь и не попасть в Москву, да и вообще… никуда… – Инвалид протянул левую руку, Володька правую. Пожали крепко и разошлись.

Проходя на обратном пути мимо своего дома, повстречался Володька с двумя пареньками со своего двора – Витькой Бульдогом и Шуркой Профессором. Когда уезжал в армию, были они еще совсем пацанятами, а сейчас один вымахал ростом выше Володьки, а второй стал хоть не высоким, но крепеньким, складным парнем.

– Володь… – жали они ему руку, глядя с восхищением на его медаль и на перевязанную руку.

– Ну как, мелочь пузатая, живете? – небрежно спросил он, прекрасно понимая, чт'o он для них сейчас представляет.

– Призываемся мы, Володь. Вот Шурка выпускные экзамены сдаст и сразу в армию.

– Витьке бронь могут дать, но он не хочет, – сказал Шурка.

– Какую бронь? Ты работаешь? – удивился Володька.

– Конечно. Разряд у меня… Ну ее, эту бронь… Про Любу-то знаешь?

– Знаю, – кивнул Володька.

– Мы зимой ее последний раз видели. Приходила во двор. В полушубке белом, а сама такая веселая. Она с Зоей Космодемьянской вроде пошла. – Витька Бульдог шмыгнул носом и потер глаза.

И Володька понял: влюблен, видать, был Витька в Любу первой мальчишеской любовью, какая тут может быть бронь…

– И Абрама убило, Петьку Егорова тоже… А Вовка Кукарача Героя получил, – выпалил Шурка. – Он трех фрицев из разведки приволок. Один. Понимаешь?

Володька кивнул головой, задумался…

– Да, ребятки, не очень веселое вы рассказали.

Вытащил папиросы, угостил ребят, а сам подумал, что разметала война весь их двор и никогда, никогда не увидит он тех ребят, с которыми толкался в подворотне, играл в "казаки-разбойники", перекидывался мячом на волейбольной площадке… Да, никогда! И ткнуло тупой болью в сердце.

Восемнадцатый, девятнадцатый, двадцатый… вот и двадцать четвертый год уходит – и сразу на войну… Володька смотрел на ребят – мальчишки же совсем, но уже знают, что можно и не вернуться, так как война прошлась по их дому, смела старших товарищей; но по мальчишеству, конечно, всерьез не могут вникнуть, а потому и сверкают в их глазах огоньки восхищения от блеска Володькиной медали…

– Куда собрались такие приодетые? – спросил он.

– В "Эрмитаж".

– В "Эрмитаж"? – удивился Володька. – Неужели он открыт?

– Открыт… Пойдем с нами, Володь, погуляем…

– Нет, ребятки. Встреча у меня. Идите, гуляйте…

– Последние денечки… – сказал Витька, вздохнув.

Встреча с Сергеем была назначена в центре, на Кузнецком мосту, и Володька пришел точно к двум. Сергей уже ждал его. Он был одет в полувоенное, на груди «Звездочка». Они молча потискали друг друга в объятиях, долго хлопали друг друга по спинам, но не поцеловались – нежности у них были не приняты.

– Ну, пойдем, – сказал Сергей. – Спрашивать я тебя пока ни о чем не буду, придем в одно местечко – посидим, выпьем, поговорим.

– Неужели есть в Москве такие местечки?

– Только одно – "коктейль-холл". Он открылся уже после твоего отъезда в армию.

– Может, там и пожрать можно? – заинтересовался Володька.

– Увы. Ты голоден?

– Пожрал бы…

Сергей взглянул на Володьку и покачал головой.

– Вижу по твоей физике – досталось. Да?

– Досталось, – безразлично ответил Володька.

Дальше они шли молча, и Володька с интересом поглядывал по сторонам, ища изменения в знакомой улице, но их не было. Кузнецкий мост, Петровка выглядели как и раньше, до войны, только народу поменьше, но все равно по сравнению с обезлюденной передовой много, очень много. Так вышли они к улице Горького.

– Нам сюда, – сказал Сергей, показав на вывеску – "Коктейль-холл" и на дверь, около которой стояла очередь.

Сергей, бесцеремонно отодвигая стоящих в очереди, пробился к двери и постучал. Дверь приоткрылась, и бородатый швейцар заулыбался.

– Милости просим, Сергей Иванович. Здравствуйте. Проходите.

– Этот товарищ со мной, – сказал Сергей и взял Володькину руку в свою.

– Извините, Сергей Иванович… Разве вы забыли… В военной форме не положено. Не могу-с, – сладким голосом заизвинялся швейцар.

– Ах ты, черт! Совсем забыл. Придется тебе, Володька, съездить переодеться…

У Володьки задрожали губы, сузились глаза.

– А в какой положено, борода? – процедил он, наступая на швейцара.

– Ну-с, в обычной гражданской одежде, – все еще улыбался тот.