Узбекская и таджикская диаспоры быстро отыскали своих гражданок, которые родили детей в день рождения Никиты (ведь выяснили же!) и оставили их на попечение государства Российская Федерация. Родственники были готовы простить своих непутевых дочерей (все бывает по молодости, а тут еще и тяжелые условия жизни, неуверенность в завтрашнем дне, невозможность обеспечить ребенку нормальные условия проживания, в особенности если мама и папа живут в расселенном аварийном доме, а то и подвале), отцы — жениться на матерях, с которыми грешили на территории Российской Федерации (и ведь отцы тоже быстренько нашлись!), и все дружно воспитывать Никиту.

— А таджики здесь что делают? — тихо спросила я у следователя.

— А одна их представительница тоже родила ребенка в день рождения Никиты и оставила на ступенях ФМС. Наталья Валерьевна, вот вы способны отличить маленького узбека от маленького таджика?

— Я и большого не способна.

— Вот об этом и речь.

— И они готовы оплатить генетическую экспертизу?

— Готовы! Хоть сегодня. На это деньги сразу же нашлись.

Два омоновца снова усмехнулись. Один из восточных мужчин в это время как раз говорил про то, что они готовы идти хоть до Гаагского суда (и про него знают!), чтобы получить своего ребенка.

— Интересно, как они заговорят, если им найдут тех детей, которых на самом деле оставили две узбечки и таджичка? Ведь навряд ли их усыновили.

Следователь хмыкнул, как и омоновцы.

— Просто так не вернуть, — сказал следователь. — У нас все забюрократизировано.

— Но если находятся биологические родители? Мало ли какая была ситуация. Мать умерла при родах, отец в это время сидел в тюрьме, вышел и хочет забрать ребенка. Своего ребенка, что подтверждает генетическая экспертиза, свидетельские показания, и я не знаю, что еще.

— Это возможно, но хлопотно. В конце концов получит. Но побегать надо. И будут ли они бегать? — Следователь кивнул на большую группу восточных людей, которые теперь выдвинули вперед трех молодух, заламывающих перед журналистами руки и на плохом русском языке рассказывающих о своей трудной судьбе. Журналисты все снимали.

— Кстати, а с отцом Аглаи вы говорили?

— Я лично — нет. Начальство связалось с Англией, но не с отцом Аглаи Станиславовны. То ли с секретарем, то ли с помощником. Я точно не знаю, в какой он должности. В общем, сообщили. Да ведь и Бергман собирался звонить, если не ошибаюсь. Они же знакомы. Или хотел немного подождать? Раз мы все равно должны были официально уведомить кого-то из близких родственников. А близкий родственник — один.

Бергман, насколько я помнила, как раз звонить не хотел, предпочитая, чтобы эту новость отцу сообщили правоохранительные органы.

— А с похоронами что? — спросила я.

— Думаю, что вам на этот вопрос скорее ответит Бергман, а не я. То есть тело мы выдадим в самое ближайшее время. Там, конечно, будут проводиться — и уже проводятся прямо сейчас — необходимые экспертизы, но, по-моему, с причиной смерти все ясно. Кремировать только нельзя будет, так как труп проходит по уголовному делу. Но ведь с деньгами у отца проблем нет? И Бергман оплатит похороны, если потребуется. Просто если родственники, у которых нет денег, хотят кремировать, чтобы подхоронить в уже существующую могилу, то нужно специальное разрешение.

— Его сложно получить? — спросила я для общего развития. А ну как кому-нибудь понадобится?

— Вообще зависит от дела. Например, человеку дали по голове в подъезде, чтобы обчистить карманы. Через два дня, не приходя в сознание, он умер в больнице. Семья малообеспеченная, да и взяли сущие копейки. Хотят подхоронить к матери или отцу. В таком случае реально. Все же понимают, что это были или наркоманы, или хулиганье, или гастарбайтеры. — Следователь бросил взгляд в направлении большой группы восточных людей. — Найти их можно только случайно. Никаких ценных вещей не украли, так как их просто не было, так что и по скупкам не пойдешь. Даже если негодяев и поймают, откапывать потерпевшего все равно никто не будет. А бывает, что в районной прокуратуре не берут на себя ответственность за подобное решение, отправляют в городскую. Если было отравление, есть несколько претендентов на наследство, то разрешения точно не будет.

— А если отец захочет увезти урну в Англию?

Следователь странно посмотрел на меня.

— Я не знаю. Я его никогда в жизни не видела. Но ведь он живет там уже много лет, возвращаться не собирается. Может, Аглая — единственная дочь. Я не в курсе. Помню только, что Бергман говорил про нескольких жен ее отца. И Аглая говорила. Но ведь все могли быть моделями, не желающими портить фигуру. Про братьев и сестер сама Аглая не упоминала никогда. Бергман тоже. Конечно, могут быть еще незаконнорожденные, но Аглая мне сама говорила, что ее отец точно жениться больше не будет. Там что-то было с какой-то молодой женой (не знаю, которой по счету), после чего он дал зарок.

— А мать Аглаи? — спросил один из омоновцев, слушавших наш разговор.

— Она давно умерла. Аглая упоминала, что матери нет в живых, я не выспрашивала деталей. У меня были другие задачи. И зачем лезть человеку в душу? Бергман не знает, что там случилось, только, что тема очень болезненная для Станислава Дубова, отца Аглаи. Для Аглаи, по-моему, не была.

— То есть отец Аглаи Станиславовны сейчас живет один? — уточнил следователь.

— Не знаю, — рассмеялась я. — Лучше спросите у Петра Аркадьевича. Но разве еще не старый и богатый мужчин может жить один? Разве молодые хищницы это допустят? Я точно помню, как Аглая говорила, что отец больше никогда не женится. Последняя жена навсегда отворотила его от женитьбы. Но я не знаю деталей.