Механик спустился в машинное отделение и спросил смазчика:

— Почему стучит машина рулевого управления. Когда вы ее смазывали?

— Час тому назад, чиф… — ответил тот.

— Пройдите смажьте еще раз, да основательно. Я побуду здесь.

— Слушаю, чиф! — ответил смазчик и, взяв масленку, поднялся наверх, к машине рулевого управления. На мгновение исчез и Пурэн. Когда смазчик, выполнив поручения, вернулся назад, первый механик стоял у динамо и вытирал ветошью руки.

— Смазали? — равнодушно спросил он, вглядываясь в шкалу амперметра.

— Все в порядке, чиф! — ответил смазчик.

— Хорошо. Оставайтесь здесь и проследите, когда нужно будет подкачивать в котлы воду. Я буду в своей каюте.

Вытерев руки, Пурэн положил ветошь на слесарный верстак, находившийся рядом с динамо, и, позевывая, стал подниматься по узкому железному трапу. Ему, видимо, хотелось спать, но свежий воздух подбодрил его. Выйдя на верхнюю палубу, он уже не зевал. Оглянувшись, нет ли кого поблизости, он пошел к капитанскому мостику и тихо кашлянул. Наверху у навигационной рубки виднелась темная фигура капитана.

— Сделано… — еле слышно прошептал механик.

Капитан кивнул головой и продолжал расхаживать по мостику. Чиф прошел в свою каюту и прилег на маленьком диване; его снова одолевала дрема. Чтобы не беспокоил свет, Пурэн опустил абажур настольной лампы.

Слева спокойно и размеренно мигали огни маяка.

Над миром безучастно сияли звезды. «Серафим» шел на юго-запад со скоростью семи миль в час. Обливающиеся потом кочегары пили воду, становились под трубу воздухопровода, но и там свежесть почти не чувствовалась.

За четверть часа до полуночи капитан послал в трюм проверить уровень воды.

— Не может быть! — воскликнул он, когда матрос доложил, что вода прибыла на целый фут. Не доверяя никому, Силис Сам пошел проверить промер. Он тщательно натер мелом промерный шест и опустил его в контрольную трубу: еще тщательнее при свете фонаря он осмотрел смытый водой конец шеста.

— Странно! — пробормотал он. — Вода прибывает на дюйм в минуту…

Взволнованный, он рывком бросился на среднюю палубу и рванул дверь в машинное отделение:

— Хелло, чиф!.. Хелло, дункмен!.. Немедленно приведите в действие все насосы!

Из дверей кают выглядывали сонные лица свободного от вахт командного состава. На ходу застегивая пиджак, в машинное отделение спешил механик Пурэн. Скоро к равномерному шипению машин присоединились новые звуки — возбужденный стук насосов. На пароходе началась приглушенная тревога, о которой кочегары у котлов и матросы в кубриках еще не знали.

— Вода продолжает прибывать! — докладывали штурманы, через каждые пять минут измерявшие уровень воды в отсеках.

В полночь, когда сменилась вахта, капитан не пустил на отдых сменившихся. Тщетно неисправные насосы боролись с водой, мощным потоком врывавшейся через открытые кингстоны в отсеки парохода. Лишь двое из всей команды знали, что кингстоны открыты и насосы испорчены, но именно они наиболее решительно и энергично боролись с надвигающейся катастрофой.

А затем — словно несчастье еще не дошло до предела — отказала и динамо-машина; на миг, пока зажгли фонари и карбидные лампы, весь пароход погрузился во мрак.

— До берега двенадцать миль… — сказал капитан первому штурману. — Если удастся продержаться на плаву еще два часа, мы сможем посадить пароход на мель.

— Но для этого мы должны немедленно изменить курс!..

— Лево руля! — скомандовал Силис штурвальному. — Держать прямо на Гансгольмский маяк!

Матрос поспешил выполнить приказание, но руль не подчинялся. Решив, что матрос неверно понял команду, капитан сам бросился к штурману и попытался повернуть его, но тот поворачивался только вправо.

— Рулевой механизм отказывает! — мрачно оповестил Силис. — Это еще недоставало!

Тем временем вода прибыла на несколько футов и уже хлынула в грузовой трюм. Кочегары работали по колено в воде; вместе с кусками угля они бросали в топку угольную жижу. Топки покраснели, пламя темнело, и давление пара резко падало. Машины работали все медленнее и медленнее, испорченные насосы икали, как пьяницы с похмелья; капитан Силис нервно покусывал кончики усов.

— Спустите шлюпки! — приказал он наконец, и его голос звучал глухо, как бы в бессильном отчаянии.