Она помогла ему завязать галстук. Она сама выбирала галстуки и испытывала в душе удовольствие от того, что он их носит. Где-то она прочла, что в Средние века в Европе рыцари привязывали к своему копью или шлему платки цветов, принадлежащих знатным молодым дамам, которым они отдали сердце. Франсис был ее рыцарем, хотя сама она мало чем напоминала целомудренную деву благородных кровей.

– Чему ты улыбаешься? – спросил он.

Она нежно поцеловала его в губы:

– Я люблю тебя и радуюсь этому.

Видно было, что ответ его удовлетворил.

– Когда ты вернешься? – поинтересовалась она.

– Сегодня вечером, не очень поздно. Председателю уже не двадцать, а если учесть его образ жизни…

Магдалена молча кивнула, отказавшись от каких бы то ни было комментариев. Она узнала то, что хотела. В начале вечера Царь-Ворон позвонит ей.

– Из-за меня не торопись. Только что из Нью-Йорка прилетела моя подруга Люси. Мы ужинаем вместе – у нее сегодня день рождения.

Некая Люси действительно существовала в ее прошлом. Она содержала публичный дом и окончила свой земной путь с перерезанным горлом.

– Ладно, тогда я пойду в клуб. Давно уже не тренировался.

Франсис был чемпионом по стрельбе. Происходи он из менее высокопоставленной семьи, глядишь, стал бы снайпером в полиции или жандармерии. Или наемным убийцей. Однако в его кругу такой талант не мог быть ничем, кроме хобби.

Он восхищал ее. Эту Люси из Нью-Йорка она только что придумала, а у него не возникло и тени сомнения, не говоря уж о подозрениях. Он свято уважал ее свободу. Иногда ее даже задевало столь полное отсутствие ревности. Ей никогда не попадались мужчины, до такой степени лишенные мачизма. Или настолько уверенные в себе?

Как Франсис, с его абсолютной прямотой и чистотой, мог уважать человека, подобного Царю-Ворону, восхищаться им и служить ему?

– Я что-то значу для тебя? – спросила она, прижимаясь к нему.

– Я люблю тебя. – Он нежно поцеловал ее.

– И всегда будешь любить только меня?

– И всегда буду любить только тебя.

Пусть только попробует когда-нибудь увлечься другой женщиной… Она почувствовала, как с головы до пят ее прошила дрожь – ярости и желания. Желания заставить страдать эту гипотетическую женщину и убить ее.

Он заглянул ей в глаза.

– Иногда… Иногда ты почти пугаешь меня, – сказал он. – Твой взгляд…

– А что с ним?

– Он становится… странным.

– Это оттого, что я подумала: если ты меня разлюбишь, я буду способна на все. Убью ту, что заменит меня в твоем сердце.

– Не говори так, любимая. Не надо даже шутить так.

– Ты прав, это не смешно. И никогда не случится.

– Никогда, – подтвердил он, отводя глаза.

Она впервые видела, чтобы он так отводил взгляд. Она похолодела от ужасного подозрения.

Вернувшись домой, Мартен открыл сумку и стал выкладывать деньги на письменный стол.

Марион застала его в разгар этого занятия. Она вытаращила глаза, но природная ироничность быстро взяла верх.

– Знала я, что в один прекрасный день ты это сделаешь, – заявила она.

– Из сыщиков получаются самые хорошие преступники, – отбил мяч Мартен. – Им известны все засады.

Марион дотронулась пальцем до купюр:

– И сколько их тут?

– Именно это я и хотел выяснить. И было бы здорово, если бы ты не оставляла на них свои отпечатки, – добавил он.

– Хочешь сказать, что ты их действительно украл?

– Я хочу только сказать, что, когда эксперты примутся за свои анализы, желательно, чтобы они не спрашивали меня, откуда на бабках твои отпечатки.

– Фу, какой ты скучный, – вздохнула Марион. – А я уже мечтала о маленьком замке на берегу моря.

В этот момент пришла Иза, и ее “привет!” превратился в невнятное хрипение. За ней следовал Франсуа, новый возлюбленный. В руках он держал два пакета с покупками, которые выпали у него из рук и с глухим стуком и разнокалиберным звоном, не сулящим ничего хорошего, приземлились на пол.

Мартен вздохнул. Теперь до полной картины не хватало только консьержки и парочки соседей. Он указал на коробку с резиновыми перчатками.

– Ладно, раз вы все равно тут, надевайте перчатки и помогайте считать, – сказал он.