На рынке Хюк познакомился с мужчиной, который продавал бывшую в употреблении посуду, бижутерию и прочий хлам. Он спросил парня, не может ли тот достать в Корее утюгов — старинных, которые нужно нагревать на углях. Такие имелись чуть ли не во всех северокорейских семьях, но люди не пользовались ими, поскольку одежда была в основном синтетической. Хюк мог приобрести в Корее эти утюги почти задаром и продать их в Китае по десять долларов за штуку. Таких денег он не видал никогда в жизни. Вернувшись в КНДР, начинающий предприниматель покупал на вырученные деньги еще больше вещей: посуду, бижутерию, картины, нефритовые поделки. Он купил себе побеги — приспособление, в котором корейские женщины носят грудных детей. Закрепив его на спине, удавалось перенести больше товаров, чем в обычном вещмешке.

Парень начал совершать регулярные переходы через границу. Разведал места, где караульные были невнимательны, ленивы или брали взятки. И понял, что, прежде чем входить в воду, лучше снимать всю одежду. При переходе через реку Хюк наловчился сохранять равновесие, держа над головой одежду и товары, плотно упакованные в полиэтилен, на случай если он споткнется и уронит их в воду. Он никогда не оставался в Китае подолгу, так как его предупредили, что китайская полиция передает корейским властям всех граждан КНДР, незаконно пересекших границу.

Воровать Хюк перестал. Если он хотел лапши, он покупал ее на свои деньги. Он приобрел брюки, футболку, синюю куртку и кроссовки, чтобы не выглядеть больше, как беженец. Парень пытался встать на ноги и самостоятельно себя обеспечивать. Но покупка вещей для перепродажи была противозаконна, не говоря уж о самовольном переходе границы. В шестнадцать лет Хюк официально достиг совершеннолетия, и с этого момента нес полную уголовную ответственность за свои поступки.

Северокорейские солдаты караульной службы. Пхеньян

У северных корейцев есть множество слов для обозначения тюрьмы — почти как у эскимосов для снега. Человек, совершивший мелкое правонарушение (скажем, не явившийся на работу), попадает в чибюолсо, изолятор при отделении Комитета народной безопасности (полицейского подразделения, отвечающего за поддержание общественного порядка и за расследование нетяжких преступлений), или в нодон танрёндэ, трудовой лагерь, где заключенные в течение месяца или двух выполняют тяжелые работы, например асфальтируют дороги.

Куда более печальна участь тех, кого отправляют в кванлисо. Этим словом, которое переводится как «место контроля и управления», называется целый комплекс лагерей, тянущихся на многие километры в горах на крайнем севере страны. Согласно данным, полученным со спутника, в них может содержаться до 200 000 человек. Ким Ир Сен, только придя к власти, создал эти лагеря по образцу советского ГУЛАГа, чтобы избавиться от всех, в ком видел угрозу для своей власти: политических противников, потомков землевладельцев, людей, сотрудничавших с японцами, христианских священников. Туда попадал человек, пойманный за чтением иностранной газеты. Там же оказывался весельчак, который, слишком много выпив, отпускал шутку о росте вождя: это квалифицировалось как «подрыв авторитета власти» — наиболее серьезное из так называемых «преступлений против государства». Женщину с фабрики госпожи Сон забрали за запись в дневнике, которую посчитали крамольной. Многие бывшие северокорейцы шепотом рассказывали мне о своих знакомых или о знакомых знакомых, исчезнувших среди ночи и не вернувшихся. Заключение в кванлисо было пожизненным. Часто вместе с самим «преступником» забирали детей, родителей, сестер и братьев, чтобы избавиться от «дурной крови», которая сохраняется в трех поколениях. Супругов, поскольку они не биологические родственники, обычно не трогали, но принуждали развестись с осужденным. О том, что происходит в кванлисо, известно очень мало, поскольку редко кому удавалось спастись оттуда, чтобы рассказать о пережитом.

Другая разновидность лагерей называется кехвасо, что означает «центр просвещения». Их цель — исправление граждан, вставших на неверный путь. Эти лагеря предназначены для неполитических заключенных — тех, кто незаконно пересек границу, занимался контрабандой или просто частным бизнесом. Кехвасо не столь ужасны, как кванлисо, потому что теоретически заключенный может оттуда освободиться, если, конечно, ему удастся выжить.

Ким Хюка арестовали вскоре после его шестнадцатого дня рождения. Он был у своего товарища в Онсоне, неподалеку от приюта: в этих краях парень чувствовал себя дома в большей степени, чем где бы то ни было, поэтому его всегда тянуло туда. Он только что вернулся из очередного похода на китайскую сторону. Эта последняя вылазка стала роковой: его заметили.

Хюк ждал, пока немного спадет августовская жара, чтобы пойти нарубить дров. Примерно в четыре часа пополудни он вышел на задний двор. И тут увидел человека, который наблюдал за ним. Потом — еще одного. На них не было формы, однако что-то в их пристальных взглядах заставило парня понять: они следят именно за ним. Он взял топор и медленно обошел вокруг дома, рассчитывая перемахнуть через ограду и убежать. Но со стороны улицы его уже ждали, причем человек восемь. Хюк остался на месте и начал колоть дрова, как будто треск дерева под лезвием топора мог прогнать его тревогу и утихомирить бешено стучащее сердце.

Переодетые полицейские доставили Хюка в управление в центре Онсона. Эти люди были из Повибу — отделения полиции, которое расследует политические преступления. Для парня все оказалось даже серьезнее, чем он думал. Находясь в Китае, он нарисовал примерную карту местности для торговцев, которые хотели пробраться на территорию КНДР. Это подпадало под 52-ю статью северокорейского кодекса «Измена Родине»: «Любой гражданин республики, бежавший за границу или на сторону противника, в том числе искавший убежища в иностранном посольстве… или/и помогавший организациям или гражданам враждебной страны, оказывая услуги проводника или переводчика или предоставляя моральную или материальную поддержку… приговаривается к смертной казни».