Переход запланировали на безлунную ночь. В час, когда пограничники должны были спать, беглецам предстояло добраться до пригорода Мусана, где пограничные посты отстояли друг от друга на 200 м. Время и место предварительно оговорили с китайским пограничником, который ждал прибытия «посылки» после полуночи.

Ми Ран шла одна. Согласно плану ее мать, брат и сестра ушли раньше. Считалось, что членам семьи лучше переправляться поодиночке. Когда пограничники ловили одного человека, можно было сказать, что ты просто ищешь еду. Если повезет, беглец отделывался легким наказанием — не больше года в трудовом лагере. Но, если бы задержали целую семью, их обвинили бы в попытке эмиграции из страны, и наказание оказалось бы значительно более суровым. Подробности были Ми Ран неизвестны, так как она не знала никого из тех, кто бежал за границу. Она старательно отгоняла от себя подобные мысли.

Проводник вывел ее из Мусана по грунтовой дороге, идущей параллельно реке, и оставил на краю кукурузного поля. Жестом мужчина показал ей, что она должна пересечь поле и выйти к берегу. «Просто шагай прямо. Никуда не сворачивай», — сказал он.

К этому моменту неестественное спокойствие Ми Ран улетучилось. Она дрожала от страха и холода. Стояло бабье лето, и день был теплым, но к ночи температура упала. На голых ветвях деревьев оставались лишь отдельные упрямые листья. Девушку, идущую через поле, могло быть прекрасно видно издалека. Урожай уже собрали, и, как бы она ни старалась ступать бесшумно, сухие кукурузные стебли хрустели у нее под ногами. Ми Ран чудилось, будто за ней кто-то наблюдает и только ждет подходящего момента, чтобы схватить ее за шею.

Без света следовать указанию идти прямо оказалось очень трудно. Где находится это «прямо»? И где река? Наверное, Ми Ран уже должна была до нее дойти. А вдруг она заблудилась и идет в обратную сторону?

И тут беглянка едва не врезалась в высокую стену, которая выросла прямо у нее на пути и тянулась в обе стороны, сколько хватало взгляда. Это была белая бетонная ограда наподобие тех, которыми обносят тюрьмы и военные базы. Неужели Ми Ран попала в ловушку? Скорее бы выбраться отсюда!

Девушка пошла вдоль стены, ведя по ней ладонью. Постепенно ограждение становилось все ниже и ниже, пока не оказалось настолько низким, что через него легко было перелезть. Теперь все стало понятно. Это была просто подпорная стена, защищающая поля от паводка. Ми Ран перелезла через нее и добралась до воды.

Осень в Корее — сухой сезон, так что река совсем обмелела. Вода едва доходила до колен, но была такой холодной, что ноги у Ми Ран тут же онемели. Кроссовки наполнились водой и стали свинцовыми. Девушка забыла, что ей советовали подвернуть брюки. Илистое дно оказалось очень скользким. Ми Ран медленно поднимала одну ногу, потом другую. Шаг за шагом она двигалась вперед, изо всех сил стараясь не упасть в воду. В мозгу звучали слова проводника: «Никуда не сворачивай».

Внезапно Ми Ран ощутила, что уровень воды понизился до лодыжек. Выбравшись на берег, девушка стояла и озиралась по сторонам, пока с ног стекали холодные струи. Она была на китайской территории, но ничего не могла разглядеть. Казалось, вокруг никого нет и она совершенно одна в темноте. Горло перехватило, во рту пересохло, но даже будь она в состоянии крикнуть, то все равно не решилась бы.

Ми Ран не на шутку запаниковала. Оглянувшись, она посмотрела в сторону корейского берега. Даже отсюда виднелась белая стена, которая так ее напугала. А за стеной было кукурузное поле, тянувшееся до дороги, где Ми Ран рассталась с проводником. Если она сумеет добраться до шоссе, то попадет обратно в Мусан. Там сможет сесть на поезд до Чхонджина и уже завтра окажется дома. Она снова станет работать в детском саду. Все будет так, как если бы она никуда не уезжала.

Пока Ми Ран обдумывала свое положение, среди деревьев послышался сначала какой-то шорох, потом мужской голос: «Нуна, нуна!» Это брат звал ее, окликая корейским словом, означающим «старшая сестра». Ми Ран протянула ему руку и навсегда простилась с КНДР.

Многоквартирные дома в Чхонджине

Когда Чон Сан находился в Пхеньяне, его связь с друзьями и родными, оставшимися дома, полностью зависела от капризов почты. Кроме Ми Ран он постоянно переписывался еще с несколькими людьми. Мать обычно писала ему о своих собаках. Отец призывал учиться как можно лучше. «Ради Ким Ир Сена и Трудовой партии, которые столько тебе дали», — так обычно заканчивал он свои письма, думая, что цензоры читают всю корреспонденцию. В холодные зимние месяцы, когда по всеобщему убеждению железнодорожники сжигали почту, чтобы согреться, Чон Сану иногда подолгу не приходило ни одного письма. Поэтому он не стал волноваться, когда несколько его посланий к Ми Ран осталось без ответа. Но прошел октябрь, за ним ноябрь, а там и декабрь, а от нее так и не было вестей. Тогда молодой человек начал беспокоиться.

Приехав в Чхонджин на зимние каникулы, Чон Сан хотел непринужденным тоном поинтересоваться у брата, не видел ли тот Ми Ран. Но брат опередил его, выпалив чуть ли не с порога:

— Она уехала!

— Уехала? Куда?

Чон Сан не верил собственным ушам. Он и не подозревал, что Ми Ран собиралась в какое-то путешествие. Она ведь всегда рассказывала ему обо всем. Правда, в последнее время ее письма стали несколько прохладными, но, наверное, она просто немного обижается из-за того, что он не делает ей предложение. Не могла же она куда-то уехать, не сказав ему об этом ни слова! Чон Сан вцепился в брата, требуя подробностей.

— Они все исчезли. Говорят, сбежали в Южную Корею, — это было все, что знал брат.

Чон Сан отправился на разведку в район, где жила Ми Ран. Сначала он только описал несколько кругов, словно ведя наблюдение за обстановкой. Молодой человек не мог заставить себя подойти ближе к дому. Желудок у него сжимался, кровь стучала в ушах. Через несколько дней Чон Сан пришел снова. Спрятавшись за стеной, возле которой они с Ми Ран тайно встречались все эти годы, он выяснил, что в квартире поселилась другая семья.