— Если захочу, я открою дверь своего дома, — натянуто произнесла мама. — Не указывай, что мне делать.

— Прекрасно. — Я подняла руки. — Впусти его, если хочешь. Кому какое дело?

Видя, что возможность поскандалить ускользает, мама утратила интерес и стала подниматься по лестнице. Я смотрела, как она медленно, пошатываясь, поднимается, и мне хотелось плакать. Я не знала, как справиться с Джеффом, и не с кем было посоветоваться. Я не могла судить, перегнула я палку или нет. Располагала я только подозрениями. Все свидетельствовало лишь о том, что я ему нравлюсь, и ни о чем больше. Ну а мурашки, которые бежали у меня по телу от него, не аргумент для полиции.

И все же есть один полицейский, который может отнестись к этому с вниманием. Если бы я посмела, то попросила бы Блейка избавить меня от Джеффа. Джефф не понравился ему, когда они встретились у церкви. Эта парочка ходила кругами друг перед другом как две ощетинившиеся собаки, которые оценивают свои перспективы в схватке, и я сделала бы ставку на Блейка, так как он одержал бы победу.

Я побрела в гостиную и села на диван, подавляя зевок. Что делать, я решу, хорошенько выспавшись. Джефф благополучно находится на улице, а мы — в безопасности внутри. И утром все, вероятно, окажется много яснее.

1992 год

Через три месяца после исчезновения

— Ты идешь по красивому пляжу, высоко в небе — солнце, — слышу я за спиной голос, растягивающий гласные, нараспев.

Краси-и-и-ивому. Пля-а-а-ажу. Мне скучно. Приходится сидеть очень тихо и неподвижно, не открывать глаза и слушать эту даму, которая все говорит про пляж.

— Песок — чистейшей белизны, мелкий песок, приятный и теплый у тебя под ногами.

Я думаю о своем последнем пребывании на пляже. Я хочу рассказать об этом даме, Оливии. Было это в Корнуолле. Чарли поставил меня рядом с кромкой прибоя и выкопал вокруг меня ров. Он был глубокий и широкий, и когда канал, прорытый братом, соединился с прибоем, вода хлынула и заполнила ров, поднимаясь выше любой волны. Испугалась я только тогда, когда песчаный островок начал размываться подо мной. Отцу пришлось меня спасать. Он закатал штанины и вошел в воду, чтобы забрать меня и отнести туда, где ждала мама. Он назвал Чарли опасным идиотом.

— Идиот, — произношу я сейчас, тихонечко, тише шепота.

Теперь голос Оливии еще более замедляется. Она слушает себя, сосредоточивается. Меня она не слышит.

— Итак, сейчас я собираюсь перенести тебя в прошлое, Сара. — Внезапно мне хочется поерзать, засмеяться или топнуть ногой. — Здесь ты в полной безопасности, Сара.

Я знаю, что в безопасности. Я чуть-чуть приоткрываю глаза и оглядываю комнату. Шторы задернуты, хотя середина дня. Стены розовые. На полке позади заваленного бумагами стола — книги. Это не очень интересно. Я снова закрываю глаза.

— Итак, давай вернемся в тот день, когда исчез твой брат, — воркует Оливия. — Это летний день. Что ты видишь?

Я знаю, что должна вспоминать Чарли.

— Своего брата, — предполагаю я.

— Хорошо, Сара. И что он делает?

— Он играет.

— Во что он играет?

Я всем сказала, что Чарли играл в теннис. Она ожидает, что я скажу «в теннис».

— В теннис, — говорю я.

— Он один?

— Нет, — отвечаю я.

— Кто еще там находится, Сара?

— Я.

— И что ты делаешь?

— Лежу на траве, — уверенно произношу я.

— И что происходит потом?

— Я засыпаю.

Небольшая пауза.

— Хорошо, Сара, у тебя очень хорошо получается. Я хочу, чтобы ты вспомнила о том, что было до того, как ты заснула. Что происходит?

— Чарли играет в теннис.

Я начинаю раздражаться. В комнате жарко. У стула, на котором я сижу, блестящее пластиковое сиденье, и мои ноги к нему прилипают.

— А что еще?

Я не знаю, какого ответа она от меня ждет.

— Кто-то подходит, Сара? Кто-нибудь говорит с Чарли?

— Не… не знаю, — в конце концов отвечаю я.

— Подумай, Сара! — Я слышу возбуждение в голосе Оливии. Она забыла, что должна сохранять спокойствие.

Я подумала. Я помню только то, что помню. Ничего другого нет.

— Я хочу есть, — заявляю я. — Могу я идти?

За спиной у меня слышится вздох и звук захлопнувшегося блокнота.