Хелки неслышно переступила порог кухни и замерла, уставившись на сына. Она и не заметила, когда ее Ниол повзрослел. Он был красивее Токелы, всех других мужчин, которых ей когда-либо доводилось встречать в жизни. В нем чувствовались порода, древняя могучая кровь, его облик был пронизан гармонией и чистотой. Какое удивительное сложение, какая красивая кожа, какие благородные черты лица!

Заметив мать, Ниол положил блюдо на место и неожиданно спросил:

– Почему ты больше не говоришь мне о Белой Лошади?

– Потому что ты уже не ребенок.

– Значит, ее не существует?

Лоб Хелки прорезали морщины, она судорожно сцепила руки и промолвила:

– Белая Лошадь умерла. Ее убили испанцы. Будущее принадлежит им. У нас его нет.

Ниол был так потрясен словами матери, что отшатнулся от нее, как от прокаженной, и не нашелся что ответить. Юноша пытался понять, что с ней стряслось. Судя по всему, годы не прошли для нее даром. Горечь вынужденного изгнания, необходимость приспосабливаться к чужому языку и обычаям опустошили ее душу и убили волю.

Вернувшись домой, Армандо отказался от ужина и заперся в кабинете. Инквизитора терзали тревожные мысли. Его любовь не знала ни возраста, ни времени, ни истинной страсти, потому что женщина, которую он любил, давно умерла. Однако он сумел найти утешение и много лет кропотливо создавал и выстраивал жизнь, которую принимал за счастье. Днем он слышал вопли и стоны и сражался с невидимым врагом. Дома его ждали мир и покой. Улыбка Паолы, ее трепетная утонченность и робкая привязанность. В этой второй, закулисной жизни не было никого, кроме них двоих. Химена и Николас, два странных существа, не мешали Армандо, потому что тоже жили в собственном мире.

Теперь это счастье грозило развалиться на части, растаять в воздухе, словно туман, ибо в жизни Паолы со дня на день мог появиться мужчина.

По вечерам инквизитор имел обыкновение приглашать дочь в кабинет и беседовать с ней, читать вслух отрывки из книг. Сегодня Армандо изменил своей привычке и позвал к себе Николаса.

Когда юноша предстал перед ним, Армандо невольно удивился. Кто бы мог подумать, что из мальчика-полукровки получится нечто, столь притягательное и необычное. Какое лицо! Словно созданное причудливой игрой света и тени и вместе с тем идеально вылепленное, а сложение безупречное, как у бессловесных созданий дикой природы.

– У меня к тебе поручение, Николас. Я не хочу доверять это дело посторонним людям и прошу тебя сохранить наш разговор в тайне.

Юноша молчал, и в его молчании таилась неприязнь. Армандо поморщился. Он знал, что парень себе на уме и способен ни с того ни с сего проявить норов.

– Это касается Паолы, – терпеливо продолжил он. – В последнее время она часто уходит из дома. Моя дочь совершенно не знает жизни, и я за нее волнуюсь. Если бы ты сумел проследить за ней, узнать, куда она ходит и с кем встречается, я бы тебе хорошо заплатил.

Инквизитор не очень-то надеялся на успех, однако Николас промолвил:

– Не надо денег, сеньор Армандо. Я выполню ваше поручение.

При этом его взгляд был таким неистовым и ярким, что, казалось, мог обжечь на расстоянии.

Инквизитор невольно задумался над судьбой юноши. Хотя и индейцы, и полукровки считались подданными испанской короны, мало кто принимал их за полноценных людей, потому и сами метисы нередко стыдились своего происхождения и вырастали озлобленными, недовольными своей участью людьми.

Когда юноша ушел, Армандо раскрыл дневник, которому доверял самые страшные и самые прекрасные моменты своей жизни, и сделал несколько записей. Все его нынешние слова и мысли были пронизаны страхом потерять Паолу.

Этот страх был связан не только с тем, что она с минуты на минуту могла влюбиться и попытаться упорхнуть из невидимой клетки, которую он сумел соорудить для нее за прошедшие годы. Паола была способна задуматься над тем, кто он, собственно, такой и какую роль сыграл как в ее судьбе, так и в судьбе ее близких.

Армандо никого не убивал своими руками: ни ее мать, ни ее отца. Церковь не имела права приговаривать к смерти, она умывала руки и передавала обвиняемых светской власти, которую молила о милосердии и снисхождении к несчастным. Это «милосердие» всегда означало смерть.

Когда Армандо подумал об этом, его глаза вспыхнули, как у Ниола, только этот огонь был подобен адскому пламени.

Площадь Пуэрта-дель-Соль по праву считалась сердцем Мадрида – новой столицы королевства. Здесь витал дух легкомыслия, праздности и веселья. Обрывки разговоров смешивались с выкриками возниц и ржанием лошадей; многочисленные торговцы предлагали разнообразные товары; кабальеро беседовали между собой, одновременно любуясь походкой дам, игрой их взглядов, движениями рук, державших пышные веера. Порой в пестрой толпе мелькала зловещая фигура служителя инквизиции, и тогда в жаркий воздух словно врывалась холодная струя, разговоры стихали, а дневной свет, казалось, тускнел, будто на солнце ложилась мрачная тень.