– А чем мне лучше? Мой ребенок тоже еле живой! Что я ему даю? Несколько кусочков лепешки, размоченной в чае! Это ей хорошо! – Малати кивнула на Сону, которая не вмешивалась в их разговор. – Она не похожа на нищенку, а ей подают, как нам двоим, вместе взятым, а то и больше! Эй, слышишь! Тебе не надо сидеть с нами, тебе стоит пойти к ним!

Она кивнула на стайку женщин в ярких сари, с алыми, как цветы рододендронов, губами, густо насурьмленными бровями и ресницами, высматривающих и завлекающих мужчин. Случалось, неугомонные мальчишки свистели и громко хохотали им вслед, тогда как мужчины, те, что в своем кругу отпускали непристойные шуточки по поводу этих женщин, воровато оглядываясь, подходили к ним в укромных углах и начинали торговаться. Ни за что на свете Сона не желала для себя такой доли!

Она не ответила Малати, лишь ниже склонилась над Латикой, прикрыв ее личико от жаркого солнца. Если б вот так же можно было бы защитить дочь от жестокой судьбы!

День в самом деле выдался неудачный: три пайсы у Малати, две – у Падмы. Только Сона собрала целых четыре анны. Пересчитав милостыню, Падма сокрушенно вздохнула.

– Что делать? Я задолжала Бриджешу за целых пять дней! Он с меня шкуру сдерет! Даже если я отдам все, что заработала сегодня, это мне ничем не поможет. Я не покрою долг, да к тому же останусь без еды! И Виру тоже!

В голосе женщины звучали истерические нотки, но Малати не прониклась ее горем. Деловито завязав деньги в уголок сари, она встала, с трудом выпрямляя затекшие ноги. Она была должна Бриджешу всего две пайсы, да и на ужин должно было хватить.

Хотя они с Падмой никогда не были дружны, Сона протянула ей две анны – половину заработанного.

– Отдай Бриджешу, сколько посчитаешь нужным, а на остальное купи еды.

Падма недоверчиво смотрела на деньги. В их среде не было принято помогать друг другу. Чаще всего в мнимом сочувствии скрывался подвох, так же как костыль легко превращался в дубинку.

– Почему ты даешь мне деньги? Что ты за это хочешь? – с тихой тревогой спросила она.

– Мне просто жаль тебя.

– Надо же, какое великодушие! – вмешалась Малати, чье лицо исказилось от жадности и зависти. – Не верь ей, Падма! Никто никогда и ничего не делает даром!

Сона повернулась к ней:

– А люди, что подают нам милостыню?

В ее лице было столько наивности, что Малати расхохоталась.

– Таким образом они выражают свое презрение, унижают тебя! Платят дань богам, чтобы не очутиться на твоем месте!

Она собиралась еще что-то сказать, но вдруг замолчала. Сона увидела, что к ним приближается Бриджеш. Быстро забрав у Соны деньги, Падма сжала их в кулаке.

– Много собрали? – деловито спросил мужчина.

Малати протянула две пайсы. Падма колебалась, не зная, сколько отдать в счет долга.

– Что там у тебя? Небось, целый латх? [105] – с издевкой произнес Бриджеш.

Женщина разжала ладонь, и он сгреб все, что там было. На глазах Падмы заблестели слезы.

– Неужели нельзя оставить ей хотя бы немного? – прошептала Сона.

– Она должна мне! – рявкнул Бриджеш, одновременно поворачиваясь к той, что посмела с ним спорить.

Глаза Соны были глубоки, как ночное небо, густые волосы струились подобно темной реке. В ней было столько благородства и чистоты, что мужчина невольно замер. Это не укрылось от Малати, и она зашипела:

– Падма солгала! Сегодня ей удалось заработать только две пайсы, остальное дала ей она!

Женщина ткнула пальцем в Сону, и Бриджеш нахмурился.

– Это правда?

– Да. Почему бы мне ей не помочь?

Хотя лицо мужчины недовольно скривилось от такой дерзости, было видно, что он колеблется, не зная, что делать.

– За тобой, – наконец сказал он Падме, – по-прежнему долг. А ты, – обратился он к Соне, предварительно окинув ее долгим взглядом, не обещавшим ничего хорошего, – пойдешь со мной.

Когда мужчина и женщина удалились на значительное расстояние, Малати удовлетворенно произнесла:

– И поделом ей! Такой, как она, нечего делать среди нас!

Сона чувствовала себя так, будто посреди жаркого дня ее вдруг обдало ледяным ветром. Грудь стеснило от предчувствия чего-то очень нехорошего. Бриджеш был не просто жестоким человеком, его жестокость сочеталась с полным бездушием и беспросветной алчностью.

Она пошла за ним, потому что боялась ослушаться, потому что у нее на руках спала Латика. Сона замерла перед Бриджешем, точно вытесанная из камня статуя. Сейчас в ней жили только глаза.

– Если одни будут отдавать заработанное другим, у стен храма появится много лишних людей. А лишние люди мне не нужны. В этой жизни каждый имеет только то, что в состоянии взять, и не больше. Иные сражаются за клочок иссохшей земли и чашку скверной воды, живут, как звери, и умирают, как насекомые, а другие правят целыми государствами, – назидательно произнес Бриджеш.