Но когда Шторм вошла в комнату такая свежая, благоухающая и прекрасная, он, как обычно, потерял над собой всякий контроль. Уэйд покачал головой. Каждый раз, когда жизнь сталкивает их лицом к лицу, он ведет себя, как последний осел, или тащит ее в постель.

Грязные ругательства вырывались из груди Уэйда, заглушаемые громким топотом копыт. И опять он действовал в постели так неосторожно, словно бык на случке, изливающий всю свою сперму внутрь самки.

Вороной жеребец свернул, наконец, с прибрежной дороги и остановился у маленькой конюшни позади домика Мэгэлленов. Расседлывая своего коня, Уэйд думал о том, сколько виски понадобится ему сегодня, чтобы успокоиться и погрузиться в спасительное забытье.

Зимнее солнце тускло сияло на серо-свинцовом небосклоне, с гор дул порывистый холодный ветер. Суровая зима снова пришла на земли Вайоминга. Глубокий снег покрыл равнины и пастбища, долины и пологие холмы. Он будет лежать всю зиму. За две недели до Рождества высота снежного покрова достигала уже десяти дюймов, а кое-где виднелись огромные рыхлые сугробы.

Шторм остановилась и оперлась на черенок лопаты, переводя дыхание, изо рта ее шел пар. Она наблюдала за тем, как Джеб с трудом открыл покрытые инеем ворота загона, вошел туда, утопая в рыхлом глубоком снегу и начал колоть корку льда в поилке для животных. Он хотел вывести в загон на пару часов кобыл Кейна, чтобы те подышали свежим воздухом и погрелись на зимнем солнышке.

Тяжело вздохнув, она покорно взялась обеими руками снова за лопату и принялась сосредоточенно чистить снег со двора. Примерно около часа она расчищала дорожки, ведущие от дома к уборной и конюшне. Узкие расчищенные пути выглядели как туннели или прямые русла среди высоких берегов – сугробов, возвышавшихся по обеим сторонам от тропинок. Они доходили Шторм почти до плеча.

Обычно расчисткой снега занимался Кейн, старику Джебу не позволял взяться за лопату его застарелый ревматизм. Но в последние дни брат Шторм не мог ничего делать, он только ворчал и злился, так что казалось, он сведет в конце концов окружающих с ума. Что же касается Рейфа, то он в эти дни редко заглядывал на ранчо. Почти все свое время он проводил с Бекки.

Шторм улыбнулась, и ее улыбка была исполнена одновременно счастьем и печалью. Шторм была счастлива за Бекки: та, конечно, заслужила, чтобы ее жизнь озарилась, наконец, светом радости. Но Шторм будет так ужасно не хватать Бекки, когда Рейф увезет свою жену в Орегону.

Однако, напомнила себе Шторм, после праздников ее самой здесь тоже не будет. Той бесконечной черной ночью, когда она лежала без сна, после того как Уэйд покинул ее, словно одну из своих случайных женщин после торопливой мимолетной близости, она приняла твердое решение: надо возвращаться в Шайенн. Она опять начнет преподавать в школе, но будет беречь себя, чтобы снова не заболеть. Теперь-то Шторм окончательно убедилась, что для нее здесь, в родных местах, нет будущего. Не может же она влачить здесь из года в год жалкую, никому не нужную жизнь.

Наконец все дорожки были расчищены, и Шторм взглянула вверх на серое низко нависшее небо, надеясь, что снегопада не будет по крайней мере еще пару дней.

С лопатой, закинутой на плечо, она вошла в дом и, поставив ее в коридоре у стены, тщательно отряхнула ноги от снега, прежде чем пойти на кухню.

Шторм снимала сапоги, сидя на лавке и поставив ноги на коврик, предназначенный для этой цели, когда возившаяся у печи Мария повернулась к ней лицом и сердито сказала:

– Он сведет меня с ума!

– Что он еще такое натворил? – устало спросила Шторм, зная, что речь идет о Кейне. Он всех в доме сводит с ума. Хотя, по правде говоря, в первую очередь он сам малость тронулся от того, что так долго вынужден был находиться в четырех стенах.

– Он пытается учить меня готовить! Всю жизнь занимаясь лишь коровами и быками и ничем другим, он вдруг вообразил себе, что он повар, – жаловалась Мария в сильном волнении и негодовании, – мой соус «чили» показался ему вдруг слишком пресным, и он, не долго думая, встал и добавил туда красного перца. А теперь его в рот нельзя взять. Потому что он обжигает рот так, что кажется, глаза вылезут из орбит.

Слушая эту длинную сердитую тираду, Шторм сняла свой жакет и подошла к плите. Она взяла ложку и осторожно попробовала густую красно-коричневую жидкость в кастрюльке, стоявшей на краю плиты.

– О Господи! – охнула она и задохнулась.

Она тут же молниеносно бросилась к раковине и налила себе стакан воды, судорожно орудуя ручным насосом.

– Ну, что я тебе говорила? – спросила Мария, стоя посреди кухни и уперев руки в бока. – Тебе надо поговорить с ним, Шторм.

Шторм вздохнула и закрыла кастрюльку крышкой.

– Я просто не в состоянии сейчас спорить с ним, Мария, его надо проучить за то, что он нам испортил ужин. Подай ему его «чили» в самой большой миске, которая только есть у нас в доме, а мы возьмем себе по большому куску сочного мяса.

– Прекрасная идея! – заметила Мария удовлетворенным тоном. – А теперь садись и выпей чашку кофе с куском яблочного пирога. Ты заслужила это после такой тяжелой работы.

Шторм уже доедала последний кусочек Пирога, когда за дверью послышались шаркающие шаги и скрип сапог. Дверь распахнулась, и на кухню ввалился Джеб.