Поскольку ЕСПЧ признал факт нарушения прав заявителя, И. Кабанов был восстановлен в статусе адвоката.

В целом следует заметить, что адвокатской практикой и дисциплинарным производством выработан подход, заключающийся в том, что несоблюдение деловой манеры общения с использованием жаргонных и ругательных выражений допустимо в исключительных случаях и лишь при дословном цитировании доказательств по делу. Впрочем, и с точным воспроизведением доказательственной фактуры возникают иногда определенные сложности.

Большой мастер изящной правовой словесности, известный московский адвокат Борис Кузнецов однажды столкнулся с тем, что его доверитель, журналист Андрей Черкизов, сочтя своего собеседника гр-на Л-ча излишне назойливым, послал того в числе группы других присутствовавших при разговоре лиц по хорошо известному в России трехбуквенному адресу. Как затем выяснилось, оскорбленный гражданин был дока по части разного рода обращений в суд, и мимо этого знаменательного повода он, естественно, пройти не мог. Так появилось дело о компенсации морального вреда, где адвокат для отстаивания интересов клиента избрал метод физиолого-морфологического разбора выражения, употребленного журналистом. Ниже на основе книги Бориса Кузнецова «Записки адвоката-камикадзе» приводятся некоторые выдержки из родившегося на свет процессуального документа, оглашенного в суде в качестве возражения на иск.

«Защита не исключает, что направление движения по указанному ответчику направлению в группе лиц могло не причинить истцу моральный вред, или он может быть существенно снижен, т. к. речь идет о затрагивании не индивидуальных, а групповых интересов, кроме того, опыт хождения в указанном направлении у российских граждан достаточно велик еще с советских времен и не вызывает негативной реакции, вследствие естественной психологической адаптации к этому направлению движения, которое сначала указывалось ЦК КПСС и Советским Правительством, а в постсоветское время другими должностными лицами, в т. ч. занимающими высшие посты в органах исполнительной и законодательной власти.

…Сам Л-ч является носителем мужского полового органа, который в силу общего уровня развития называть его иным словом, кроме как указанным в и. 1 настоящих возражений, не может. Называть его “penis” Л-ч не может, т. к. не владеет латинским языком. Этот вывод я делаю, ознакомившись с текстом искового заявления, судя по которому он и русским языком не владеет в достаточной мере, т. е. не может понятным и доступным для судейского понимания языком объяснить: куда же его послали.

…Л-ч известен в Москве многочисленными жалобами и исковыми заявлениями, которые он подает в суды и правоохранительные органы по различным поводам и без них. Ему неоднократно отказывали в исках, не удовлетворяли его жалобы, тем самым судьи, следователи и прокуроры неоднократно, на протяжении значительного промежутка времени посылали Л-ча в официальных документах в том же направлении, куда его послал А. Черкизов, правда, без упоминания названия, указанного в п. 1 настоящих возражений. Я не сомневаюсь, что между собой, а также про себя те же должностные лица посылали Л-ча с упоминанием названия мужского полового члена, указанного в п. 1 настоящих возражений…

ВЫВОД: По мнению защиты, судебным решением Л-ч должен быть еще раз послан в том же направлении в явной форме без ссылки на конкретный адрес и без употребления слова, указанного в п. 1 настоящих возражений».

Любопытно, что в числе посещавшихся впоследствии гражданином Л-чем московских заведений юстиции был и Хамовнический суд, куда на процесс по делу Михаила Ходорковского и Платона Лебедева он приходил довольно часто. В этом месте отправления столичного правосудия он вел себя по-свойски и даже довольно резко разговаривал с судебными приставами, если те делали ему замечания. Л-ч в перерывах задавал интересовавшие его по нашему делу вопросы защитникам, рассказывал об очередных затеянных им тяжбах. Видимо, он хорошо усвоил урок, преподанный адвокатом Кузнецовым, и согласился с доводом об обыденности для России приглашать оппонента в случае необходимости проследовать в эротический пеший тур, поскольку в один из дней сам послал туда другого завсегдатая нашего процесса, излишне активно навязывавшего ему свои взгляды на специфику судопроизводства.

Каюсь, пишущий эти строки также не всегда соблюдал должный этикет и в пылу горячности либо на суде, либо сразу после заседаний в интервью прессе позволял себе выпустить пар и «заклеймить позором и нехорошими словами» представителей противной (теперь уже в содержательном смысле) стороны. Моральной индульгенцией для этого служили слова правоведа дореволюционных времен П. Сергеича (Петра Пороховщикова), сказанные в его популярной до нынешних дней среди юристов книге «Искусство речи на суде». «Резкое выражение никогда не будет поставлено в вину искреннему оратору, – писал опытный мастер, хотя и с оговоркой: – Но резкость не должна переходить в грубость» [22] .

Насколько непросто велись дебаты между адвокатами и обвинителями, можно судить, например, по такому эпизоду. Второй день допрашивался свидетель защиты, гражданин Франции, бывший член совета директоров ОАО «НК “ЮКОС”» Жак Косьюшко-Моризе. За это время прокурор Валерий Лахтин успел многократно перебить свидетеля, говорившего не устраивающие его вещи, а также обвинить его в ангажированности и прочих прегрешениях. Характерен фрагмент протокола судебного заседания за 9 июня 2010 года, где зафиксировано, как прокурор требует от судьи фактически заставить выступающего под формально благовидным предлогом прекратить давать правдивые показания:

«Председательствующий: Вы хотите, чтобы я запретил свидетелю говорить?

Государственный обвинитель Лахтин В.А.: Да (!!! – К. Р.), я настаиваю на том, чтобы Вы настроили (!!) свидетеля давать показания об обстоятельствах, подлежащих доказыванию».

И еще одна красноречивая цитата:

«Свидетель Косьюшко-Моризе Ж.: Я могу следующее сказать, Ваша честь. За последние 20 минут прокуратура меня оскорбила примерно 20 раз. Вот этот последний вопрос заключается в том, что меня спрашивают, честный я человек или жулик.