Очень бросалось в глаза неудержимое стремление Ирины Колесниковой к максимальной регламентации руководимых ею заседаний, когда даже короткая отлучка защитника по естественной надобности предварялась величайшим соизволением председательствующей, едва ли не с обсуждением всеми участниками процесса убедительности доводов просящего.

В сказанном нет сильного преувеличения, подтверждением чему может служить такой фрагмент из протокола судебного заседания от 17 августа 2004 года:

«Защитник Шмидт: Ваша честь, Уважаемый суд, у меня болит спина, и мне очень тяжело 1,5 часа сидеть, если можно, разрешите мне минут на пять выйти в коридор и походить, не мешая суду.

Обсуждается вопрос о предоставлении возможности защитнику Шмидту покинуть зал судебного разбирательства и продолжить судебное разбирательство в его отсутствие.

Подсудимый Ходорковский: Не возражаю, со мной согласовано, на моей защите не скажется, заявление вынужденным не является.

Подсудимый Лебедев: Не возражаю.

Подсудимый Крайнов: Не возражаю.

Защитник Падва: Не возражаю.

Защитник Левина: Не возражаю.

Защитник Михеев: Не возражаю.

Защитник Липцер: Не возражаю.

Защитник Бару: Не возражаю.

Защитник Иванов: Не возражаю.

Защитник Лунин: Не возражаю.

Представитель гражданского истца Заброда: Не возражаю.

Государственный обвинитель: Не возражаю.

Суд, совещаясь на месте, определил: Удовлетворить ходатайство защитника Шмидта, предоставив ему возможность покинуть зал судебного разбирательства, продолжить судебное разбирательство в его отсутствие.

В 11 часов 50 минут защитник Шмидт покинул зал судебного заседания».

А еще несколько ранее Платон Лебедев попросил выяснить судьбу направленной для него в суд из следственного изолятора доверенности, которую надлежало передать адвокатам. Обычно такой формально-бытовой вопрос решается с помощью секретарей вне официальных процедур и никакой сложности не представляет. Однако Ирина Колесникова по заведенной ею традиции спросила, как и в вышеописанном случае, сначала мнения представителей сторон и лишь затем вынесла протокольный вердикт, прозвучавший так: «Суд, совещаясь на месте, определил: в удовлетворении заявленного ходатайства отказать, поскольку данная доверенность, по крайней мере к настоящему моменту, председательствующему по делу не передана и, соответственно, судить о содержании этого документа и обо всем прочем у суда в настоящий момент возможности нет».

Стремление к формализации процесса выражалось и в том, что с судейского подиума, как из рога изобилия, на головы присутствующих в массовом количестве сыпались различные распоряжения, в обязательном порядке заносимые в протокол судебного заседания. Среди них: о недопустимости опозданий к назначенному времени, о запрете смеха и разговоров под угрозой удаления из зала, о недопущении комментариев излагаемой государственным обвинителем позиции, о высказываниях без разрешения председательствующего. Некоторые такие распоряжения многословностью и витиеватостью напоминали указы времен Петра I, как то: «о прекращении разговоров в зале судебного заседания и недопустимости подобного» или «о возможности покинуть судебное заседание кем-либо из участников судебного разбирательства только после обсуждения непосредственно в судебном заседании». Вот как, например, выглядело порицание в адрес конкретного адвоката: «Председательствующий выносит распоряжение в отношении защитника Д„допустившего нарушение регламента и порядка в судебном заседании, выразившееся в нарушении ранее вынесенных распоряжений председательствующего об оставлении судебного заседания после обсуждения вопроса о предоставлении данной возможности и продолжении судебного разбирательства в отсутствие конкретного участника, и обращает внимание на недопустимость в последующем аналогичного поведения» (из протокола судебного заседания от 3 августа 2004 года).

Иные высочайшие предписания по поводу возникавших в ходе суда рабочих вопросов зачастую технического свойства также облекались в обстоятельную словесно-правовую оболочку. Поскольку участникам судебных разбирательств дел Ходорковского и Лебедева есть с чем сравнивать, то любопытно привести пример ситуации, подобные которой в Хамовническом суде решались судьей Виктором Данилкиным за долю секунды кивком головы и разрешающим словом «Пожалуйста!». Такую недопустимую вольность председательствующая в Мещанском суде никак не могла себе позволить, и поэтому присутствующие в зале вынуждены были выслушивать: «Суд, совещаясь на месте, определил: считаем возможным удовлетворить заявленное защитником Ивановым ходатайство о возможности предоставить свидетелю материалы дела, поскольку допрос свидетеля проходит в настоящем судебном заседании, пока защита свои доказательства не предъявляла, но тем не менее эти листы дела исследовались, и суд считает целесообразным предоставить возможность их предъявления свидетелю в настоящем судебном заседании» (из протокола за 20 августа 2004 года).

Понятно, что начало процесса по столь шумному делу не могло не привлечь внимания средств массовой информации и представителей различных, в том числе иностранных, организаций, стремившихся попасть на судебные заседания, а кто-то – и лично пообщаться с подсудимыми. К примеру, в середине мая 2004 года в суд обратилось московское бюро британской телерадиовещательной корпорации ВВС, которое, выразив письменно свое почтение председателю А. Лукашенко и судье И. Колесниковой, просило разрешения на освещение слушаний творческой группой с проведением периодических телесъемок. Внимательно отнесшийся к просьбе, Лукашенко в меру своих полномочий решил вопрос, так озаботивший журналистов. Его резолюция гласила: «Разрешаю съемку пустого зала № 20».

Где-то в это же время, а именно 25 мая 2004 года, судью Ирину Колесникову побеспокоил председатель Комитета по международным делам Государственной думы Федерального собрания РФ, руководитель делегации в Парламентской ассамблее Совета Европы Константин Косачев по поводу допуска в следственный изолятор для встречи с Михаилом Ходорковским и Платоном Лебедевым докладчика Комиссии по юридическим вопросам и правам человека ПАСЕ С. Шнарренбергер. Этот случай любопытен двумя обстоятельствами. За день до обращения к Колесниковой председатель суда Лукашенко письменно уже разъяснил Косачеву положение закона о необходимости получения заинтересованными лицами у судьи разрешения на посещение СИЗО. Когда же такое разрешение было испрошено непосредственно у Колесниковой, та отказала, сославшись на УПК и федеральный закон о порядке содержания под стражей обвиняемых и подозреваемых, где установлен перечень лиц, которым может быть предоставлено свидание, поскольку, по логике судьи, представитель ПАСЕ в круг таких лиц не входит. Однако такое объяснение содержит очевидный элемент лукавства. Статьей 18 вышеобозначенного закона предусмотрено: «Подозреваемым и обвиняемым на основании письменного разрешения лица или органа, в производстве которых находится уголовное дело, может быть предоставлено не более двух свиданий в месяц с родственниками и иными лицами продолжительностью до трех часов каждое». Таким образом, выясняется, что «перечень», на который сослалась Ирина Колесникова, не носит закрытый характер, и поэтому дать разрешение на свидание г-же Шнарренбергер как «иному лицу» никаких препятствий у судьи на самом деле не было.