Шрифт:
А дикий грохот висел над головой, заглушая все прочие звуки, если они еще остались в этом мире, полном неистовства оживших камней…
Прыгая с уступа на уступ, не замечая огромных глыб, летящих мимо нее, и сердито выдергивая подол, если какая-нибудь непочтительная каменюга смела за него ухватить, Хёрдис мчалась вниз по склону, глядя только туда, где меж серо-бурых обломков скалы светлели волосы Хродмара. Почему-то сейчас ее поразил мягкий цвет и светлая нежность его волос рядом с безжалостно-холодными валунами. Там, в камнях, тлела искорка жизни, и Хёрдис летела в неосознанном порыве спасти ее.
Вот он! Хёрдис прыгнула на горбатую спину выступа, покачнулась, даже через толстую кожаную подошву башмаков ощутив холодный и острый скол кремня. Все вокруг гремело, дрожало и ползло вниз, неудержимое, гонимое собственной каменной тяжестью. И среди этого водоворота светлела голова Хродмара и знакомое лицо, искаженное страданием, с зажмуренными глазами и приоткрытым ртом, жадно ловящим тяжелый каменный воздух. Любой из этих валунов грозил зацепить и утащить с собой человека. Хёрдис бросилась на колени, потом легла животом на выступ.
– Давай руку! – заорала она, сама себя не слыша. Ужас пронзил ее при мысли, что и он не услышит ее голоса за грохотом лавины. – Давай руку, тролль рябой! – вопила она, как будто это он должен был ее спасти, но он не поднимал головы.
Выступ дрогнул, покачнулся. Хродмар дернулся, неосознанно стремясь уйти из ловушки, но уйти было некуда. Откуда-то издалека к Хёрдис пришло воспоминание о пожаре Прибрежного Дома и об этом самом лице, искаженном ненавистью, с пламенным отблеском в глазах и на белых зубах – лице ее смерти.
Как она ненавидела его тогда! Но разве что-то изменилось? Да, он по-прежнему – ее смерть, но исчезни он сейчас из мира, разве она испытает облегчение? Нет, мир опустеет, если из него уйдет эта борьба, эта опасность, эта игра с острым стальным клинком. У нее, Хёрдис Колдуньи, нет в душе ни любви, ни благодарности, ни радости. Есть только обида и ненависть. Только они связывают ее с жизнью, с человеческим миром. Пропади они – что ей останется? Фрейвида больше нет, нет и его врага, и последняя ниточка живого чувства связывает ее с Хродмаром сыном Кари, с ним одним.
Хёрдис протянула руку вниз и изо всех сил застучала по плечу Хродмара.
– Эй, очнись! – кричала она, холодея от мысли, что его уже не вытащить. – Ты куда собрался, урод косматый! Не уходи от меня!
Хродмар дернул головой, судорожно потянул в себя воздух, и Хёрдис восторженно затеребила его, чувствуя, как от каждого ее движения выступ дрожит сильнее.
– Не уходи от меня! – отчаянно кричала она, обращаясь не столько даже к Хродмару, сколько к самой судьбе, моля оставить ей последнюю, может быть, живую связь с человеческим миром. – Не уходи, я не хочу без тебя жить! Я ненавижу тебя, ты мне нужен! Кроме тебя, у меня ничего нет!
Хродмар снова дернул головой, повернул лицо к ней и растерянно заморгал.
Далеко не сразу Хродмар понял, что его тормошит за плечо не каменный обломок, а чья-то живая рука. Чей-то пронзительный, истошный голос пробивался сквозь каменный грохот и свист мерзлой земли, но не мог пробиться. Хродмару казалось, что ему это мерещится. Но голос не отставал и не растворялся в грохоте, кричал что-то о ненависти и жизни. Пальцы настойчиво дергали его накидку.
Разлепив тяжелые веки, с трудом одолев резь от каменной пыли в глазах, Хродмар посмотрел вверх и увидел смутное пятно бледного лица с безумно горящими глазами. Во сне и наяву, при жизни и после смерти он узнал бы ведьму, образ своей злой судьбы. Она сопровождала его во всех самых страшных мгновениях жизни: она принесла ему «гнилую смерть», пожар, Большого Тюленя, великана в Медном Лесу. Она породила эту лавину! Но ей мало этого, и сейчас она не хочет оставить его в покое, а пришла полюбоваться, как ее долгие усилия наконец увенчаются успехом!
Хродмар мотнул головой, пытаясь отогнать дурное видение, но ведьма не отставала, исступленно кричала что-то, дергала его, протягивала ему узкую серую ладонь, замаранную каменной пылью. Таким жестом предлагают помощь. Но Хродмар охотнее принял бы лапу Нидхёгга, чем руку квиттингской ведьмы.
«Пошла прочь!» – хотел крикнуть он, но из горла рвалось только хриплое рычание, больше похожее на голос разъяренного зверя.
Хродмар, несомненно, узнал ее; в глазах его сверкнула такая восхитительная ненависть, что Хёрдис стало жарко и волна новых сил выплеснулась откуда-то из неисчерпаемой глубины ее темной души. Она снова протянула ему руку, но Хродмар с трудом повернулся – каменные обломки уже засыпали его ноги выше колен. Стараясь отстраниться от нее, он качнул в руке топор, но поднять оружие у него не было сил.
Он не примет помощи от нее! Вот дурак – да разве сейчас время разбираться! Хёрдис задохнулась от негодования, хотела крикнуть что-нибудь обидное, но не придумала ничего подходящего и тем сберегла силы. Это урод предпочитает умереть, чем принять ее руку! Но если он ее не примет, то все кончится: и ненависть, и месть, и жизнь. Он должен ее принять! Не ее, так хоть…
Зажмурившись до боли, Хёрдис восстановила в памяти лицо Моди Золотой Пряжки. Сейчас только этот человек из окружения Хродмара пришел ей на память, но в нем она была уверена – Хродмар доверяет Моди как себе самому. Не помня никаких заклинаний, Хёрдис сосредоточилась. И, как всегда в мгновения сильных душевных потрясений, в глубине ее души проснулись могучие темные силы.