Она вытерла лицо, поднялась и поспешно вышла к самому берегу. «Тюлень» проходил мимо нее, она смотрела сверху и видела каждого человека на скамьях. Хродмар поднял голову и увидел ее. Руки его лежали на весле, но он кивнул ей, улыбнулся издалека. Ингвиль подняла обе руки над головой и широко помахала ему. Она будет его ждать. И какие бы пугающие видения ни бросал ей ее нежданно обретенный дар, она будет верить в добрую судьбу. Если не верить, то и жить станет незачем.

Прищурившись, Хродмар всматривался в знакомые очертания берега. Уже отчетливо был виден Дозорный мыс, стороживший горловину Аскефьорда, а на мысу мелькало неясное движение: их тоже заметили. Раньше лучшими в дружине Моди глазами обладал Геллир. Теперь же Геллир по старой памяти еще сидел на своей скамье, со своим длинным носовым веслом, к которому за долгие годы привыкли его сильные руки, но веки его были опущены над мертвыми, навек погасшими глазами. Лицо хирдмана хранило спокойное выражение, но он не мог не думать о том, что сидит на весле, как видно, в последний раз.

– так говорил Повелитель Битв. Хродмар вспомнил рассказ об одном хирдмане, который, лишившись в бою ноги, продолжал сражаться, опираясь коленом о корабельную скамью. Человек с любым увечьем может найти себе применение – но и сам Один не нашел достойного дела для слепца. На что годится ослепший воин? Только складывать саги о прошлых походах и подвигах, чтобы долгими зимними вечерами заставлять слушателей дивиться чужой доблести, пробуждать в сердцах мальчишек нетерпеливую жажду воинской славы и тяжко терзать собственную душу. «Кто больше всех имел, тот больше и теряет», – сделал вдруг Хродмар горькое открытие.

Берег быстро приближался, и на сердце Хродмара посветлело от осознания близости дома. Самые трудные дороги легче для того, кто в конце их видит огонь родного очага.

С Дозорного мыса уже поднимался столб густого дыма – знак о прибытии корабля. Обойдя мыс, «Тюлень» вошел в Аскефьорд. Здесь они были почти дома, хотя по самому фьорду предстояло плыть еще довольно долго – от горловины до вершины был целый день пешего пути. Для обороны это место было довольно удобно: в прибрежных скалах имелось лишь пять низких песчаных площадок, годных для причаливания крупного корабля. Возле каждой из них стояло по усадьбе знатного хёльда, одного из тех, кто был среди первых жителей этого древнего места. Усадьба Бьёрндален, где родился Хродмар, тоже принадлежала к этим «стражам причалов». На зеленых лужайках между скалами стояли дворики бондов и рыбаков, везде качали верхушками сосны и ели – довольно густо населенный Аскефьорд сохранил очень много леса, и его берегли как защиту от суровых ветров.

Усадьба конунга – Ясеневый Двор – на вид не отличалась от жилища любого из хёльдов. Она располагалась поодаль от моря, крыши домов едва виднелись между деревьями, но зато корабельные сараи конунга стояли прямо над самой большой причальной площадкой. С корабля Хродмар видел, как вдоль фьорда бегут люди и приветственно машут. Вот из ворот усадьбы Фюрберг вылетел всадник и помчался по тропе вглубь берега – это Херкир хёльд послал гонца к своей сестре в усадьбу Гленне. «Тюленя» давно здесь ждут, скоро соберется народ со всего фьорда.

Под старыми соснами у конунгова причала тоже суетилась толпа, и Хродмар отвернулся. Всю дорогу он собирался с духом, не зная, как предстанет перед людьми с новым лицом, но так и не собрался.

– Не будем здесь приставать! – сказал Моди, пристально посмотрев на племянника. – Сначала стоит заглянуть домой. Я думаю, первой нужно успокоить твою мать. А Торбранд конунг подождет.

Хродмар кивнул и бессознательно поправил косы, глянув на три огромные ели на берегу, за которыми вскоре покажется причал Бьёрндалена. После болезни он стал заплетать волосы в две косы, как носили знатные фьялли. Раньше он оставлял волосы распущенными, гордясь их красотой и блеском. Теперь же, когда это украшение у него осталось единственным, Хродмар считал, что красота волос неуместна рядом с обезображенным лицом и только подчеркивает его уродство. С двумя косами и маленькой светлой бородкой, которую он в последнее время отпустил, чтобы спрятать хотя бы половину лица, он сразу стал казаться старше.

Радуясь, что по новому лицу никто не умеет определять его душевное состояние, Хродмар притворялся спокойным, но его сердце то билось быстро, то почти замирало, дыхание теснилось, а волосы на висках взмокли. То, что он уже однажды пережил на Фьялльской отмели, предстояло пережить еще раз. При виде знакомых с рождения берегов и построек Аскефьорда Хродмар сильнее ощущал, как изменился он сам. Он без труда узнает каждый камень на берегу, но узнают ли его? Невольно Хродмар поднимал руку, касался кончиками пальцев бугристых рубцов на щеках, будто надеялся, что они каким-то чудом вдруг исчезнут. Невозможно было поверить, что все осталось прежним, а сам он непоправимо изменился. Нет, это не сон и проснуться не удастся. Ему уже не быть прежним Хродмаром Щеголем, мимо которого редкая женщина могла пройти, не обернувшись.

– Не грусти, Щеголь! – с грубоватым весельем крикнул ему со своего высокого сиденья кормчий Вестмар. – Мы все не красавцы! Меня теперь и родной сын не признает! Бедный мальчик подумает, что за ним явился бергбур из Дымной горы! Ему всегда Аса обещала, что его бергбур заберет, если он спать не будет!

Но шутки его никто не поддержал, сам Хродмар даже для вида не улыбнулся. Если больше всех теряет тот, кто больше всех имел, то Хродмар был обезображен «гнилой смертью» сильнее, чем кто-либо другой.