Шрифт:
— Думаю, с продуктовой тележкой я справлюсь. Но в любом случае, спасибо за участие, — сказал я.
— В коробке ваша новая книга?
— Если это она, то дописал ее, должно быть, кто-то другой.
— Я слышал, что…
Я попрощался, сел за руль и поехал в свой коттедж. Январские сумерки усиливали уныние. Физиотерапевт была права: чудом избежавший смерти погружается в себя, становится склонным к меланхолии. А рухнувший брак — та же смерть, и разница лишь в том, что человек, с которым ты расстался, по-прежнему существует, только без тебя, бродит где-то рядом, но с другими.
«Ты всегда испытывал двойственные чувства ко мне, к нам», — не раз повторяла Джен в последние годы. Как можно было объяснить ей, что двойственные чувства я испытываю ко всему, за исключением нашей замечательной дочери? Если не живешь в согласии с самим собой, как можно жить в согласии с другими?
В доме было темно и промозгло. Я принес коробку из машины и поставил ее на кухонный стол. Включил отопление. Затопил пузатую дровяную печь, занимавшую целый угол в гостиной. Плеснул в стакан виски. И принялся разбирать письма и журналы, которые привез с почты. Потом занялся посылкой. Вооружившись ножницами, разрезал толстую клейкую ленту, которой была запечатана коробка, снял крышку и заглянул внутрь. Письмо от Зоуи, помощницы моего редактора, лежало поверх большого, туго набитого конверта. Доставая письмо, я обратил внимание на почерк, которым был надписан этот конверт, но еще больше меня заинтриговали немецкие почтовые марки и штемпель. В левом углу значилось имя отправителя: «Дуссманн». Я замер. Ее имя. И адрес: «Яблонски-штрассе, 48, Пренцлауэр-Берг, Берлин». Что это — ее нынешний адрес..?
Ее…
Петры…
Петры Дуссманн.
Я открыл письмо от Зоуи.
Это пришло для тебя на наш почтовый адрес несколько дней назад. Я не стала вскрывать, подумав, что это может быть личное. Если что-то покажется тебе странным или подозрительным, дай мне знать, и я сама со всем разберусь.
Надеюсь, новая книга продвигается успешно. Нам всем не терпится ее прочитать.
Мои наилучшие пожелания…
Если что-то покажется тебе странным или подозрительным…
Нет, это всего лишь прошлое. Прошлое, которое я давно похоронил.
Но вот оно снова здесь, вернулось, чтобы разворошить мое и без того тревожное настоящее.
Wie bald «nicht jetzt» «nie» wird.
Как быстро «не сейчас» превращается в «никогда».
Пока не придет такая вот посылка… и все, от чего ты много лет пытался скрыться, не ворвется в твой дом.
Когда прошлое перестает быть призрачным царством теней?
Когда ты им живешь.
Глава вторая
Сколько себя помню, я всегда хотел сбежать. Эта навязчивая идея овладела мною лет в восемь, когда я впервые познал прелесть побега.
Была суббота ноября, и мои родители ругались. Обычное дело в нашей семье. Мои родители всегда ругались. В то время мы жили в трехкомнатной квартире на углу 19-й улицы и 2-й авеню. Я был типичным манхэттенским ребенком. Мой отец был служащим среднего звена в рекламном агентстве — «бизнесменом», который мечтал стать «креативщиком», но, не обладая «даром слова», не мог написать ни строчки. Мама была домохозяйкой. Когда-то она начинала как актриса, но на карьере пришлось поставить крест, так как на свет появился я.
Наша квартира совсем не походила на хоромы. Две узкие спальни, маленькая гостиная и еще более тесная кухонька были не приспособлены для скандалов, которые мои родители устраивали с завидной регулярностью. Прошли годы, прежде чем я начал понимать странную динамику их отношений, в основе которых была острая потребность вспыхивать по любому поводу, жить в бесконечном противоборстве и ненависти. Но в то время я знал лишь одно: мои родители, мягко говоря, недолюбливают друг друга. Так вот, в ту субботу ноября их ссора достигла апогея. Отец сказал что-то обидное. Мать обозвала его ублюдком и бросилась в спальню. За ней громко захлопнулась дверь. Я оторвался от книги. Отец мялся у порога, явно намереваясь уйти куда подальше. Он полез в карман рубашки за сигаретами и закурил. Несколько глубоких затяжек — и ему удалось совладать с приступом ярости. Вот тогда я и задал вопрос, заготовленный еще несколько дней назад:
— Можно мне сходить в библиотеку?
— Боюсь, что нет, Томми. Я ухожу в офис, надо поработать.
— Можно, я пойду один?
Я впервые просил, чтобы меня отпустили из дома одного. Отец задумался.
— Ты думаешь, что сможешь дойти сам? — спросил он.
— Всего-то четыре квартала.
— Твоей маме это не понравится.
— Я ненадолго.
— И все-таки она не одобрит.
— Пожалуйста, отец.
Он снова глубоко затянулся сигаретой. Несмотря на всю свою внешнюю агрессивность и браваду — во время войны он служил морским пехотинцем, — отец был подкаблучником и слушался мою мать — миниатюрную сварливую женщину, которая никак не могла смириться с тем, что ее завышенные ожидания оказались несбыточными.
— Обещаешь, что вернешься через час? — спросил отец.
— Обещаю.
— Не забудешь смотреть по сторонам, когда станешь переходить улицу?
— Обещаю.
— Если ты опоздаешь, у нас будут неприятности.
— Яне опоздаю, отец.
Он полез в карман и вручил мне доллар:
— На вот, возьми.
— Мне не нужны деньги. Это же библиотека.
— На обратном пути зайдешь в аптеку и купишь себе коктейль с содовой.
Этот коктейль из молока и содовой воды с шоколадным сиропом был моим любимым.