Хозяйка моя Анюта — девочка хорошая: учится на пятёрки и животных любит. Вдвоём нам весело: вместе гуляем во дворе и частенько играем в дочки-матери. Анюта причёсывает мне шерсть, повязывает на шею банты и даже иногда купает. Она вообще всячески обо мне заботится и не любит со мной расставаться. Однажды даже в школу с собой взяла, но мальчишки её засмеяли.

Анюте меня на день рождения подарили. Я тогда сидел в коробке и ужасно переживал: кому же достанусь? Но нервничал я понапрасну. Увидев меня, Анюта от радости рассмеялась, схватила меня на руки и весь вечер не отпускала. Сказала, что всю жизнь о таком мечтала!

Да, мне с хозяйкой необычайно повезло. Ведь нередко с нашим братом как бывает: купят сначала, а через месяц ты им надоешь, и они тебя на улицу… Разные люди бывают.

Но Анюта не такая, она меня очень любит, и я плачу ей тем же. Часто она со мной разговаривает, как с человеком. Она и не догадывается: я-то всё понимаю. Сказала однажды, что я её самый лучший друг.

Говорят, Анюта слишком меня балует — одёжки шьёт, а на ночь берёт с собой в кровать. Обнимет, прижмёт к сердечку покрепче и заплачет тихо. Тут я бессилен помочь — Анюта по маме скучает. Мама Анюту два года назад в наш детский дом отдала. В такие моменты очень хочется её успокоить, сделать для неё что-нибудь хорошее. Но я не могу, я ведь даже лизаться не умею. Пёс-то я не настоящий — плюшевый.

Утро дышало свежестью. Над рекой висел прозрачный туман, но солнечные лучи уже золотили тихую гладь. Поднимавшийся берег покрывала изумрудная трава, испещрённая бесчисленными искорками росы. Воздух, насыщенный пряными ароматами диких цветов, застыл. Тихо — лишь в зарослях камыша у самой воды колокольцами звенели комары. Вадимка сидел на берегу и смотрел, как старый тополь роняет белоснежные, кружащиеся в застывшем воздухе пушинки. Тонкое поскуливание нарушило спокойствие утра.

Мальчик вздрогнул — вспомнил, зачем пришёл сюда. Слёзы подкрались к горлу, стали душить, но он сдержался — не заплакал.

Вчера ощенилась Жучка: принесла четверых, от кого — не известно. Да и неважно, сама не из породистых. Мать увидала Жучкин живот и давай причитать на всю деревню: «Не углядел! Сколько раз говорила: не пускай собаку со двора! Что прикажешь с ублюдками делать?»

Виноват Вадимка. И спрос теперь с него. Мать приказала к вечеру от щенят избавиться — утопить. Легко сказать, а вот попробуй исполни. Они, хоть и маленькие, слепые, а живые существа!

Вадимка — добрый малый, животных любит. Особенно свою Жучку. И отпустил-то её из жалости: шибко на волю просилась. На цепи долго не усидишь.

Холщовый мешок, куда мать сложила бедолаг, лежит рядом. Щенята выбрались и белыми комочками ползают в ярко-зелёной, как новый бархат, траве. В поисках маминого горячего живота тыкаются слепыми мордочками друг в дружку, жалобно скулят. Голодные…

Представить, как Жучкиных щенят топить будет, Вадимка не мог. Казалось, чего проще: оставь мешок у воды — река сама сделает своё дело — и гуляй без хлопот и забот.

Вадимка так не сумел бы. Размазывая грязными ладонями выступившие слёзы, утёр лицо, сложил щенят обратно в мешок и решительно направился в деревню.

У сельпо в ожидании утреннего хлеба толпился народ — всё больше женщины. Увидав знакомое лицо, Вадимка подошёл к крылечку.

— Здравствуйте, тётя Маша, — заливаясь краской, обратился он к дородной женщине.

— Здорово! Чего в мешке? — сразу заинтересовалась любопытная тётя Маша.

— Сейчас покажу! — засуетился Вадимка. — Щенки Жучкины. Может, возьмёте?

— Разве это щенки? Крысята какие-то, — сострила женщина. Собравшиеся вокруг прыснули.

— Маленькие ещё, вчера родились…

— Раз вчера, то неси-ка их к мамке. Вона разревелись — жрать хотят.

— Не могу. Мать запретила с ними домой возвращаться. Может, всё-таки возьмёте?

Женщины, потеряв к мешку интерес, одна за другой расходились. Сельпо открыли, и тётя Маша деловито направилась к дверям. Вздохнув, мальчик уныло поплёлся прочь.

— Вадик, постой!

Вадимка обернулся: Николай Егорыч — колхозный ветеринар, давний приятель отца.

— Ты вот что, ступай к деду Борису — охотнику. У него Сильва ощенилась, восемь штук принесла. Авось возьмёт старик твоих-то.

Окрылённый, мчался Вадимка к дому охотника. Не верилось, но очень хотелось надеяться: мучения кончатся скоро!

Очутившись у калитки, Вадимка поостыл. В деревне знали: у деда Бориса нрав суровый. Стало не по себе: вдруг не станет слушать дед, вдруг погонит? С тех пор как померла жена, не любил Борис незваных гостей.