Спешу назад, мне еще нужно успеть на занятия воскресной школы. Поэтому не обедаю и нигде не останавливаюсь. Иду с превышением скорости, благо дорога почти пустая. Вообще-то, я водитель дисциплинированный, во всяком случае, стараюсь быть именно таковым, а если, и нарушаю правила, то не специально и потом переживаю об этом. Даже на исповеди каюсь. Крестик легонько раскачивается на веревочке. Взгляд периодически падает на афонское благословение, и всякий раз про себя повторяю: «Господи, прости меня грешника, спешу я очень».

Преодолев полпути, въезжаю в большую деревню, шоссе делит ее пополам. Всегда удивлялся, как люди живут прямо на федеральной трассе? Вдруг с примыкающей к трассе дороги прямо передо мной выезжает легковушка. Начинаю возмущаться: «Ну, дает, трасса-то почти пустая, подожди пять секунд и езжай за мной, нет же, все вперед норовят. Вот что значит «деревня»». Пришлось сбросить скорость и обгонять не пойми откуда взявшуюся легковушку. Обогнал и подумал: «А собственно говоря, куда ты так спешишь? По времени успеваешь, не лети, все-таки населенный пункт».

На часах приближалось к шести вечера, наступали сумерки, весь день накрапывал мелкий дождик. За мной держался синий «БМВ», мы с ним так и ехали, периодически обгоняя друг друга. А после того, как я сбросил скорость и поехал медленнее, он решил обогнать меня по левой полосе.

До сих пор не понимаю, откуда она взялась, но когда метрах в пятнадцати прямо перед тобою из мокрых сумерек неожиданно вырастает силуэт коровы, тебе уже на самом деле безразлично – откуда. Главное, что делать дальше. Хорошо, что корова не курица, и если уж решила перебежать дорогу, то и не меняет своего решения, а с другой стороны, вес такого животного может доходить и до полутонны, так что, это точно не курица. И столкновение с нею не предвещает ничего хорошего.

Спасло только то, что всего несколько секунд назад тот, кого я мысленно обозвал «деревней», заставил меня сбросить скорость. Мне хватило расстояния, резко затормозив, вывернуть руль вправо и остановиться на обочине. Колени у меня дрожали, и маленький деревянный крестик, афонское благословение, продолжал покачиваться на веревочке перед глазами. А в зеркале заднего вида отражались лежащее на шоссе несчастное животное и «БМВ», решивший было пойти на обгон.

Смотрю на деревянное распятие, и кажется оно мне каким-то светлым-светлым, может из-за света фар, проезжающих мимо автомобилей, и тут же вспоминаю, как накануне поездки одна наша верующая делилась со мной.

– Батюшка, я все молилась, чтобы сыну с невесткой Бог дитя даровал. Они уже столько лет прожили, а все никак не получалось. Уговорила его крестик надеть, он согласился. А тут приходит: «Мама, – говорит, – смотри, как у меня крестик сияет, такого еще не было, к чему бы это?» А я сразу поняла и даже от счастья заплакала: «К радости, сыночек, к радости великой». И точно, батюшка, младенчик в нашу дверь постучался.

Я не объясню, от чего темнеет серебро, зато теперь знаю точно, если твой крестик засиял, значит, это кто-то о тебе помолился.

Еще в самом начале моего пути постижения церковной премудрости – а это те бесконечно далекие, одновременно страшные и прекрасные девяностые годы последнего столетия ушедшего тысячелетия – стою я, как сейчас помню, в очереди на исповедь. Исповедует отец Нифонт, второй священник нашего храма. Он до сих пор, несмотря на свои шестьдесят, все такой же стремительный и быстрый на подъем. А тогда-то батюшка был еще совсем молодой, но исповедовал точно так же, по-военному быстро и лаконично.

В ту минуту перед аналоем с Крестом и Евангелием стояла маленькая благообразная старушка, в большой не по росту синей кофте и белом платочке на голове. Слышу, как батюшка все пытается чего-то добиться от бабушки, а та молчит. Отец игумен злится, и от этого растерявшаяся исповедница молчит еще упорней. Наконец батюшка не выдерживает, кладет ей на голову руку и поворачивает бабушку лицом к народу.

Потом он слегка похлопал ладошкой по голове старушки и объявил:

– Пожалуйста, полюбуйтесь, друзья мои, перед вами живой труп. Да-да, не удивляйтесь, именно труп, потому, что не помнит ни одного своего греха. Ей не в чем каяться, видите ли, она святой человек. Раз так, то это не я должен ее причащать, а сам из ее рук причащаться.

Бабушку он, правда, все-таки причастил, но именно тогда во мне появилось понимание, насколько это важно уметь видеть в себе грех, и как легко оказаться «живым трупом».

Сегодня такое состояние души встречается сплошь и рядом, человек до последнего дня не решается на исповедь. В нашем храме, кстати, есть такие прихожане, которые годами посещают воскресные службы, слушают проповеди, но не исповедаются и не причащаются. И сколько ни напоминай – бесполезно. Но тот, кто первый раз сталкивается со священником уже на смертном одре, чаще всего не в состоянии вспоминать о грехах. Случаи, когда при таких обстоятельствах человек не только кается, но и действительно по-настоящему обращается к Богу, очень редки, скорее их можно отнести к разряду чудес. Но они есть, и надежда на то, что такое чудо может вновь повториться заставляет священника отзываться на просьбу причастить умирающего и, оставляя все дела, спешить к его постели.