– Слушай-ка, Шурик, а вот ты сейчас институт закончишь, и что потом, в попы пойдешь?

– Наверное, если благословят.

– Да, а потом, глядишь, и патриархом, станешь. А чего, ты парень башковитый, из тебя путный патриарх получится.

Я объясняю:

– Нет, мужики, патриархом мне не стать, потому как я человек женатый, а патриарх и другие епископы у нас – монахи.

– Вот тебе и раз, – восклицает один из моих друзей путейцев, – а я думал, что у патриарха есть семья и дети, а он, значит, одинокий.

– Да, у таких людей не только семьи нет, но и друзей практически нет.

– Так это же неинтересно, если у тебя друзей нет, это же ни с кем по-людски не выпьешь, и за столом не споешь.

– Не выпьешь, ладно, а вы знаете, что монахам, а патриарх у нас монах, не позволяется вкушать ни мяса, ни сала.

Вот здесь вся бригада разом и оторопела. Потом все тот же разговорчивый путеец начинает выстраивать логическую цепочку.

– Ты ведь говоришь, что патриарх у вас самый главный, так? И он что же, не может приказать, чтобы ему колбаски принесли?

– Нет, ты не понимаешь, – пытаюсь я противостоять логике его мысли, – ему не то чтобы не дают колбасы, нет, он ее сам не ест, не положено ему, поскольку патриарх – монах.

Ребята соображают и пытаются зайти с другого конца:

– Вот скажи, патриарх живет во дворце?

– Ну, не то чтобы во дворце, ему по статусу положена резиденция, типа большой дачи с охраной и обслугой.

– Значит, у него в апартаментах наверняка должен быть холодильник, так?

– Ну конечно.

– А если у него есть холодильник, значит, в холодильнике должна быть колбаса! Он же главный, закрылся у себя в кабинете, достал колбаски и нарезай. Нет, Шурик, ты здесь чего-то сам недопонимаешь. Какого рожна становиться начальником, если бабу тебе нельзя, выпить тебе не с кем, даже колбаски и той не дают? Так что, ты этот вопрос потщательнее изучи и доложи нам, но только так, как есть на самом деле.

Сами-то путейчики мясо кушают с удовольствием. Я припоминаю, зайдешь зимой в их бытовку, особенно в ночную смену, так всегда у них на столе спиртик и полная сковородка мяса. Я еще тогда у ребят интересовался, где они мясо берут, у проводников что ли покупают, так это сколько же денег нужно?

– Нет, не у проводников, они его сами растят, ты обращал внимание, сколько вокруг их будки собак крутится? Вот это и есть их ферма.

До меня дошло, так вот почему они столь заботливо подкармливают щенков, а я все думал, что наши путейцы такие бескорыстные любители дикой природы. У них на участке постоянно жила пара собак, вот их помет ребята растили и потом им же и закусывали.

А с чего бы это они зимой на морозе с расстегнутыми телогрейками работают? Как ни посмотришь на их счастливые, вечно красные на морозе физиономии и думаешь: «Ну почему я такой хлюпик, чуть что и на больничный?» А ребята, оказывается, собачатинкой от холодов спасаются.

– А мне путейцы никогда не предлагали с ними мяса покушать, – делюсь мыслями со своими составителями.

– Так и не предлагали на всякий случай, ты же верующий. Может, тебе такого нельзя?

Я не хочу сказать, что мои товарищи были живодерами какими, нет, собачатина – дело вынужденное, попробуй, помаши ночь кайлом при минус двадцати пяти. На самом деле это люди с весьма тонким устроением души.

Вот был у них в бригаде пожилой уже человек, Тимофеичем, его звали. Помню, сидит он грустный-грустный, ни с кем не разговаривает.

– Что это с Тимофеичем случилось, на нем лица нет?

– У него трагедия, – улыбаются путейчики, но тихонько так, чтобы дед их не услышал. А потом он и сам мне о причине своей грусти рассказал.

– Ты понимаешь, Шурик, я же к ней, все равно, что к родной дочери относился. Я же ее, можно сказать, любил, а она со мной так поступила. Подло поступила, обидела старика. Я ее еще котенком купил в Москве на выставке, так она мне приглянулась. С руки кормил, наглядеться на нее не мог, а когда пришло время за котятами идти, то я это дело взял под личный контроль. Сперва ко всем нашим котам во дворе присматривался, но подходящей кандидатуры не нашел. Ходил, старый дурак, по подвалам, всех кошаков в округе переглядел. Наконец остановился на одном красавце. Думаю: «Вот таких мне котят и нужно». Приманил его и отнес к своей любимице. А она, бессовестная, два часа с ним по комнате гонялась, а к себе так и не подпустила. Так я ей потом еще троих кандидатов приносил – и ни в какую, не хочет папочке угодить. Я с ней уже измучился. А она выходит на балкон, и оттуда, представь себе, с третьего этажа сиганула во двор. Как я за ней по лестнице бежал, думал, сердце из груди выскочит. Выбегаю, а она уже снюхалась с самым отвратительным во дворе котом, и короче, совершил он с ней свое черное дело, и теперь жду приплод, таких же, как папаша. Кривых, облезлых и одноглазых.

Я слушал старика, и, с одной стороны, это действительно было смешно, а с другой, человек неподдельно страдал, и мне было его жалко.

Один только Ваня, составитель из нашей бригады, мой одногодка, как выпьет, так и начинает:

– Шурик, а знаешь, кто ты такой? Ты дрянь, и все святые твои тоже дрянь, а Библия ваша, вообще – гадость.

Не любил я его пьянок, а запивал человек частенько. Как-то попробовал поговорить с ним на трезвую голову:

– Ты же самостоятельный мужик, Ваня, зачем Церковь ругаешь?