«В тот вечер… длинная зала кафе была переполнена… Официанты… с ловкостью эквилибристов разносили пивные кружки… Маяковский возник… внезапно и решительно. Уже в том, как он шагнул и одним шагом уничтожил пространство, отделявшее его от посетителей кафе, большой, красивый… одним шагом он утвердил себя как Маяковского-трибуна… Те, кто не слышал самого Маяковского, никогда не смогут вполне оценить его стихи во всем их неудержимом размахе.

Маяковский произнес заглавие стихотворения скороговоркой, как будто спеша добраться до сути:

— «Необычайное приключение… бывшее с Владимиром Маяковским на даче…»

И вдруг:

Слова невидимыми глазу глыбами падали к подножью горы:

это уже последние отзвуки грохота. Потом, в наступающей тишине, совсем обыденное, сказанное разговорным голосом:

И дальше все тем же поясняющим, прозаическим голосом:

Но вот снова наливается тяжестью и крепнет огромный голос:

«Наверно» становится настолько зримым и вещественным, что мелькает мысль: такое слово должно писаться через «ять», букву твердую, как гранит…спускалось солнце каждый раз…

Голос звучит из-под земли, из самых недр ее:…медленно и верно.

Но вот слова начинают освобождаться из-под придавившего их каменного пласта, как рабочие, выходящие из горла шахты, и поднимаются все выше, до:

Выше уже некуда — выше обрывистый склон вершины, но голос продолжает подниматься, не считаясь с законом земного притяжения, до невероятного:

Гроза разражается в безоблачном небе, с молниями и громом:

Нет, это не стихи, во всяком случае, не то, что мы привыкли называть стихами, это нечто новое, не укладывающееся ни в какие рамки, нечто, чему нельзя подобрать точного определения, но что неопровержимо в своем самоутверждении и сверхчеловеческой силе…

После долгих аплодисментов… Маяковский прочел рассказ про то, как кума о Врангеле толковала безо всякого ума» — [он] не забывал, что… читает стихи в Берлине и что перед ним эмигранты, бежавшие из Советского Союза. Он решительно плыл против течения… Стихотворение произвело на русских жителей Берлина такое впечатление, что оно потом долго цитировалось по самым непредвиденным случаям: меняя доллары на черном рынке, говорили:

— Наш-то рупь не в той цене, наш — в мильон дороже…

В этот же день состоялось примирение Маяковского с Пастернаком. По словам присутствовавшего при этом Эренбурга, оно «было столь же бурным и страстным, как разрыв». Пастернак читал свои стихи после Маяковского и был награжден аплодисментами, но Маяковский был первым на пьедестале. В тот вечер в зале находился и приехавший на короткое время в Берлин из Эстонии Игорь Северянин. Позже вместе с Маяковским он выступал на вечере Русского студенческого союза.

Пастернак с Маяковским еще не раз встречались в Берлине.

В первый приезд Маяковский выступал пять раз. В Доме искусств он участвовал в острой дискуссии, развернувшейся после доклада И. Пуни «О современной русской живописи и русской выставке в Берлине». В споре участвовали также Андрей Белый, Виктор Шкловский и Натан Альтман, чьи работы были представлены на выставке. В один из вечеров в Доме искусств Маяковский демонстративно покинул зал в знак протеста против хулиганского поведения одного из присутствующих.

Кроме Дома искусств, мощный голос Маяковского звучал в полпредстве СССР на торжественном мероприятии, посвященном 5-й годовщине Октябрьской революции (там же читал стихи Северянин), в Шубертзале — на вечере, организованном Объединением российских студентов в Германии. Он встречался с И. Оренбургом, дадаистами Т. Тцарой и Р. Делоне, завязал деловые отношения с литераторами, группировавшимися вокруг издательства «Малик», привечавшего экспрессионистов и дадаистов. Много занимался с Лисицким подготовкой книги «Для голоса».