Шрифт:
– Run and hide, ass-holes! Бегите и прячьтесь, задницы, но уже слишком поздно, далеко вам не убежать, потому что завтра утром всему конец, завтра утром для вас все будет кончено. Кончено. Over.
Эндрю склонился надо мной. Я не услышала, как он подошел.
– Чем ты занята, darling?
Перевод… Я не рассказала ему о том, что взяла в перевод книгу. Он положил подбородок мне на макушку и прочел вслух несколько предложений исходного текста, на английском. Я невольно улыбнулась. Забавно, когда тоном диктора ВВС произносятся такие неприличные слова… Он провел ладонями по моим плечам, по шее. Я уже не улыбалась, эти прикосновения взволновали меня. Эндрю прошептал:
– Как ты переведешь «dick», Жюстин? Это будет «член» или «пенис»? A «pussy»? It's «киска», isn't it? [31]
Губы Эндрю возле моего уха. Его дыхание. Я закрыла глаза. Он перестал читать. Провел губами по моей шее, поцеловал в затылок. Я попыталась отвлечься от происшествия с Малькольмом, от комы. От больницы. Не думать о сыне, лежащем на маленькой белой кровати. Я отдалась во власть губ и рук Эндрю. Ослабила защиту. Мне показалось, что я вышла на знакомую тропинку, давно забытую. Тело Эндрю, его сила, его поддержка. Его запах. Родинка. Слюна. Такая знакомая, такая вкусная… Его манера прикасаться ко мне, завладевать мной – особенная, присущая только ему одному. Давно, это было так давно… На несколько чудесных мгновений мне удалось стереть из сознания то, что с нами случилось. Существовали только наши тела, слившиеся друг с другом, наше дыхание, наша поспешность, наши руки, жадные до объятий, жадные поцелуи, точные, изысканные ласки. Голос Эндрю:
31
Это «киска», верно? (англ.)
– You beautiful girl. Beautiful girl. Love my beautiful girl. [32]
Его голос раскрывал меня, проникал в меня. Забыть. Отдаться. Мое тело – словно разжимающийся кулак. Однако в тот момент, когда начало зарождаться удовольствие, когда оно еще только-только давало о себе знать, но я уже понимала, как поймать его, как приманить, у меня перед глазами встало лицо сына. Бледная кожа, глаза закрыты.
Все во мне закрылось. Я стала отбиваться и вырываться как сумасшедшая. С силой оттолкнула от себя Эндрю. Разрыдалась. Слезы обжигали мне щеки. Эндрю сел со мной рядом и замер. В комнате стало тихо, если не считать моих всхлипываний. Потом он очень серьезно сказал:
32
Ты красивая девочка. Красивая… Люблю мою красивую девочку (англ.).
– Life must go on, Justine. Life must go on. [33]
Мне не хотелось его слушать. Он заблуждался. Все не может быть так, как раньше. Просто не может. Жизнь не может быть такой, как раньше. Он обманывал себя. Но я не могла притворяться, что испытала оргазм. Не могла больше заниматься любовью, как будто все в порядке, как будто Малькольм не в коме. Еще одно различие между мужчинами и женщинами, между отцом и матерью. Он может заниматься любовью при таких обстоятельствах, а я – нет. Пока Малькольм не выйдет из комы, я не смогу расслабиться, не смогу позволить ему войти в меня. Пока не найдут этого мерзавца-водителя, я не смогу кончить, не смогу ощутить удовольствие. Мое тело закрылось. Ожесточилось, превратившись в крепость. Мой способ защитить себя. Заняться любовью – значит ослабить защиту. Заняться любовью – значит не думать больше о сыне.
33
Жизнь должна продолжаться, Жюстин. Жизнь должна продолжаться (англ.).
Я встала и прошла в ванную. Там я пробыла долго, пока не утихли рыдания. Эндрю не пришел ко мне. Когда я вернулась в спальню, он уже спал.
На следующий день – никаких новостей от Лорана. Я целое утро просидела, посматривая то на часы, то на телефон. Шло время, телефон по-прежнему молчал. Ближе к вечеру, когда я уже съездила к Малькольму в больницу, забрала из школы Джорджию и поработала над переводом, я позвонила в комиссариат. Лорана на месте не оказалось. Я спросила: «А где он? Почему его нет на месте? Он должен был сообщить мне что-то очень важное». И попросила, чтобы к телефону позвали кого-нибудь другого, кто знаком с нашим делом. Но мне ответили, что в отделе никого нет: все заняты расследованием очень срочного дела – возникла угроза теракта в метро. «Вернувшись, Лоран вам позвонит. До свидания, мадам!» Я раздраженно повесила трубку.
Джорджия была в кухне, доедала свой полдник. Такая послушная, молчаливая… Она скучала по брату. «Скажи, мама, если Малькольм проснется, он будет как раньше? Будет такой же?» Я не знала, что ответить. Сидя за столом, я видела ее белокурую макушку, «конский хвостик», худенькие, хрупкие плечики. Имя для нашей дочки выбрал Эндрю. Ему нравилась песня Рея Чарльза «Georgia on my mind». [34] Она очень гордилась, что у нее есть «своя» песня, и часто ее напевала. «A song of you comes as sweet and clear as moonlight through the pines». [35] Лунный свет меж сосен…
34
«С Джорджией в сердце» (англ.).
35
«Песня о тебе – такая же очаровательная и ясная, как лунный свет меж сосен» (англ.).
Не знаю, что на меня нашло. Я схватила трубку и набрала номер Секреев, записанный на желтом листке для заметок, который я приклеила к письменному столу. Несколько гудков. Наконец веселый женский голос с южным акцентом проговорил: «Здравствуйте, вы позвонили Жаку и Мирей, но нас нет дома. Оставьте свое сообщение после звукового сигнала, и мы очень скоро вам перезвоним!»
Молчание. Я не смогла заговорить. Не смогла сказать: «Меня зовут Жюстин Райт, я звоню вам потому, что вы сбили моего сына три недели назад, на бульваре М. в Париже. Вы сбили его и уехали с места происшествия. Мой сын сейчас в коме. И никто не знает, очнется ли он когда-нибудь. Не знаю, связывалась ли с вами полиция, но я звоню сказать, что я знаю, что это сделали вы. Я это знаю».
Я положила трубку. Протерла глаза, они сильно болели. И долго сидела неподвижно.
Вечер обещал быть мрачным и грустным. Как мне пережить молчание Эндрю? Расспросы Джорджии? Пустую комнату Малькольма? Вечерние телефонные звонки, эти бесконечные «Как он?». Подруги, родные, друзья Малькольма – всем я отвечала одно и то же: «Как и вчера, ничего нового. Ничего».
Услышав звонок телефона, я вздрогнула.
– Алло?
Незнакомый мужской голос.
– Здравствуйте, меня зовут Жак Секрей, вы пытались до меня дозвониться.