– Когда же попал Рахман в Басру, он понял, что факир не соврал. Ибо очень быстро изучил Рахман курс наук магических и перешел к курсу наук философских, пытаясь узнать, как и ты, мой любимый, что движет этим миром и всем, в нем живущим.

– Достойный юноша. Хотел бы я познакомиться с ним…

– О да, был Рахман юношей достойным и немного наивным. Ибо повстречалась на его пути девушка жадная, ищущая не любви и мужа, а лишь богатея, который мог бы содержать ее, и ничего, кроме недолгих ласк не желающая отдать взамен. Рахман же влюбился в нее, и потому разочарование было столь велико, что юный царевич навсегда разуверился в женщинах. Он решил, что ничего доброго, ничего хорошего не могут создать эти, как он говорил, презренные.

– Глупец…

– О нет, мой Хасан. Просто Рахман, как говорят, был человеком крайностей. Или любить – или ненавидеть. Он знал лишь две краски – белую и черную. И потому, разочаровавшись во всех женщинах, всех и презирал.

– Понятно, – кивнул Хасан. – А теперь посмотри влево, красавица… Так что было с этим упрямцем дальше?

– Зная, что отец его еще не стар и что не стары еще и советники отца, Рахман решил повидать мир. И, с позволения отца, стал толмачом при дворе магараджи Райпура, княжества, более всего известного своими магами и сказками. Служба юноши текла спокойно до того самого дня, когда начала покидать магараджу жизненная сила. На него наложили заклятие его враги, и вот уже магараджа из пышущего здоровьем мужчины стал превращаться в дряхлого слабого старика.

– О Аллах милосердный…

– О да. И тогда, как говорит легенда, четверо смельчаков отправились искать мага и лекаря, способного снять заклятие с их властелина. И царевич Рахман был среди них.

Хасан вполуха слушал Наринэ, более все же сосредоточившись на рисунке. Но слова о том, что лишь в Басре можно найти истинных магов, почему-то запали ему в душу.

– Рассказывают, – тем временем продолжала Наринэ, – что четверке спасителей удалось найти не просто мага, а самого повелителя всех магов, Нага, великого змея и мудреца. И будто бы он подсказал спасителям магараджи путь к лекарю, в далекие чинийские горы.

– О да, – согласился Хасан, – чинийские лекари знамениты на весь мир необыкновенными, но действенными снадобьями. И как, удалось ли найти снадобье от хвори магараджи?

– Не перебивай, глупенький. Это же сказка, а сказка всегда нетороплива и рассудительна. Долго шли к горам четверо посланников магараджи, пока не нашли чародея и лекаря. Он согласился составить зелье для магараджи, а колдовские умения Рахмана ему в этом помогли. И вот Рахман с друзьями отправился за травами. А вместе в ними в горы пошли лекарь и его юная племянница.

– Конечно, племянница… Как я мог подумать что-то иное…

– Ты опять перебиваешь меня, художник. А что, если я сейчас спрячусь в тень и ты более не увидишь меня?

– Ну, тогда я продолжу по памяти, – с улыбкой отвечал Хасан. Ибо видел уже, что рисунок ему удается, Что нежная улыбка любимой, ее прекрасное лицо и сильное тело навсегда остались на листе бумаги. Что Наринэ и ее портрет замечательно похожи.

«Аллах, какое счастье! Как я рад тому, что не побоялся в этот день взяться за рисование! Ведь я помню каждый поворот твоей головы, каждую твою улыбку…»

– Хитрец. Ну, тогда я просто закончу сказку – ибо каждая сказка по-своему мудра и поучительна.

– Продолжай, любимая.

– Лекарю удалось создать зелье, способное излечить магараджу. Но, спускаясь, он погиб под камнепадом. Погибли и остальные посланники, лишь юная племянница и Рахман остались в живых. И эта племянница не плакала по своему дяде, не билась оземь. Она без единой слезинки помогла спуститься Рахману с высоких гор и доставить зелье магарадже. И понял тогда Рахман, сколь глубоко было его заблуждение. Что отнюдь не все женщины подлы и расчетливы. Что есть среди них и такие, кто верен своему долгу, а есть и такие, кто готов ради любимого пожертвовать и самой своей жизнью.

Заканчивалась сказка, и вместе с ней оживал под последними штрихами портрет. С удовольствием рассматривая дело рук своих, спросил Хасан:

– И что же с ними случилось потом, прекраснейшая?

Наринэ рассмеялась.

– Дурачок, ну конечно же, они полюбили друг друга…

– Как мы?

– О нет – ибо каждая любовь необыкновенна, единственна в своем роде. И так, как любим друг друга мы, никто и никогда любить не будет.

Эти слова ударили Хасану в голову не хуже, чем коварное молодое вино. Он обнял девушку и зашептал слова, которые ведомы возлюбленным и неведомы более никому. Она в ответ нежно провела ладонью по его щеке и, не говоря ни слова, повела его за собой к краю утеса. Там, к своему удивлению, он обнаружил ступеньки, высеченные на поверхности склона. Они медленно спустились вниз; она осторожно вела его за собой, и ее теплая ручка лежала в его большой ладони. Внизу, под ступеньками, тянулась узкая полоска гальки, а вдали шумела речушка, весной разливающаяся так широко, что затопляла всю это тихую долину. В тусклом свете сумерек они сделали несколько шагов и наконец остановились перед густыми зарослями.

Отодвинув в сторону ветки кустарника, Наринэ провела Хасана в маленькую пещеру с усыпанным песком полом. На небольшом выступе стоял уже зажженный светильник. Он горел веселым золотистым светом и отбрасывал темные мерцающие тени на стены пещеры.

– Я хочу подарить тебе еще одну сказку, любимый, – прошептала Наринэ.

У Хасана перехватило дух. Эта пещера, эти преданные глаза. Эта прекрасная душа. О, Наринэ сделала для него куда больше, чем думала. В полумраке стерлись воспоминания о всем прошлом и лишь она, отчаянная и преданная красавица, и он, безумный художник, остались во всем мире. Удивительная горячая волна благодарности затопила его разум и внезапно переросла в вожделение, какого Хасан и не ожидал от себя. Он схватил девушку в объятия и поцеловал. Она тут же обвила его руками, и их сердца неистово забились от возбуждения. Она приникла к нему, и ею овладела сильнейшая жажда любви. Его губы прижались к ее губам. Они искали, просили, умоляли, вытягивали из нее отклик на его страсть. Наринэ поглотила его. О, она и не предполагала, что робкий язычок пламени светильника в старом гроте сотворит такое чудо.