– Это вся история? – разочарованно протянула Варя. – Артур, я слушаю тебя, понимаю, что ты говоришь правду, но все равно не могу поверить… Не могу поверить, что такие поезда пробегали по железке каждый час, битком набитые людьми, и в обе стороны…

– Эй, вы, голуби! – окликнул со двора Клопомор. – Давайте скорейча, картоха спеклась!

Уселись в кружок, глотая слюнки. Усоньша, Клопомор, молчаливый старшина белой деревни. Бубе хуже не было, но воспаление не спадало, метался в горячке. Старец, напротив, проснулся, доковылял до стола, принял чашечку куриного бульона. Варвара перед трапезой привычно перекрестилась.

– Тю, родимая! Крестись не крестись, все ваши поклоны токмо от страха, – рассмеялся хапун.

– От какого еще от страха? – не понял Коваль.

– Вестимо, какого. Уж больно до себя жалеете… За край-то смородный хоцца заглянуть, а страх великий…

– Вы хотите сказать, что православная вера родилась от страха смерти? – встрепенулся Бродяга.

– Все веры ваши, – устало заметил хапун. – И веры ваши, и неверия блудословные, все в единой колдобине застряли. Смородину чуют, а не избегнуть никак…

– А что же будет потом? – шепотом спросила Варвара.

– Когда «потом»?

– Ну, потом… – Варвара покраснела. – Ведь роют же постоянно, шахты всякие… А вы под землей живете. Когда-нибудь шахт станет столько, что вам уже и спрятаться негде будет?

– А рази ето мы под землей живем? – удивился хапун, снимая с огня котелок.

– Эхма, девка, в корень смотришь, да не о том забота твоя! – рассмеялась Усоньша, показав гнилые зубы. – Пущай хучь всю сыру-матушку перелопатят, акромя каменьев холодных, да гадов безглазых ничо не сыщут! Бо не в том их забота. Им вдохнуть скоро негде будет, снова плодятся, да горючая вода на исходе, до нас ли?..

– Верно, верно баишь, матушка, – часто закивал хапун. – Покудова у них помыслы все брюхо усытить да персты златом умастить, себя-то не узревают… Елеможахом, перед смертию самой прозреют иные, да поздненько… Эх-ха, лови, лепкая! – И кинул Варваре обжигающую картофелину.

Усоньша усмехнулась, сняла с блестящего подноса огурцы, хлеб, вареные яйца. Щелкнула по поверхности подноса загнутым ногтем.

– Что там видишь? – спросила Артура с хитринкой.

– Как что? – растерялся тот, разглядывая движущуюся картинку, почти как в телевизоре. – Человек… Дяденька гуляет со своей кошкой.

– Вот-вот, в этом вся и закавыка, – разочарованно протянула Яга. – Дяденька гуляет со своей кошкой… Вы слышали? – обратилась она к сычам, чинно рассевшимся на крыше ее избы. – А почему не кошка гуляет со своим человеком?

– То-то и оно, – грустно подвел итог молчавший до сих пор старшина чудов. Больше русских слов от него Коваль не слыхал.

– А не могут они, матушка, не могут правду чтоб, – ехидно захихикал Хапун. – Кака там правда, матушка, когда по шею в жиже мерзкой окопались? Эхма, ладненько, не пугайте отрока. Я его ишо не раз напужаю. Пойдем, что ли? Урну-то оставь, не уворуют.

Артур бодро поднялся. По положению солнца не слишком понятно было, светает или, напротив, скоро ночь.

– Когда мы вернемся? – спросил он и тут же пожалел о своем вопросе.

– На всякий случай, поцалуйтися, – без улыбки посоветовала баба Яга.

– Ты вон чо, ты меня слушай! – поднял крючковатый палец хапун. На второй фаланге у него тоже проклюнулся маленький сучок с крошечным зеленым листиком. – Ты меня слушай, как было все, потому как мал еще поперек старших возникать. Вперед всех был Род – заглавный творитель, творитель-родитель сущего. Спервоначалу Род сидел в яйце, затем окреп да вылез… – Гаврила шустро бежал впереди по петляющей тропинке, перескакивал овражки, ручейки, иногда взбирался на крутые пригорки. Артур еле поспевал за ним, потому что приходилось одновременно слушать, следить за шапкой проводника, то и дело ныряющей в густой малинник, а еще очень хотелось осмотреться вокруг, слишком уж необычные и захватывающие картины вокруг разворачивались.

То ярко-синяя речушка, которую только что пересекли, обернулась широким бурным потоком с песчаными островами и косыми отмелями. То группа низких кустиков с шелестом расправила ветви, обернувшись раскидистыми ивами. На нижних ветках ив, полощущих листья в темной медленной воде, развалились три девицы самого шикарного и беззаботного вида, в мокрых сорочках на голое тело. Артур дважды обернулся, ближайшая девушка приветливо помахала ему рукой и беззвучно скользнула в реку. Коваль успел заметить ярко-алые губы и серебристый плавник под свободной полотняной рубахой.

– Так вот, ты слушаешь? – Хапун остановился так резко, что Артур едва не сбил его с ног. – Род, стало быть, а не ваши лики печальные, на поленьях малеванные. Род породил все, что вокруг, а что вокруг? – Он театрально повел рукой. – Вокруг – При-ро-да. Сами же вы такое словечко выдумали. Что при Роде родилося, то и есть… Так-то вот. Сподобился затем Род отделить Явь от Нави. Так уж повелося извечно, что ваши пустомельные дела Явью стали кликать, а нашу красоту Навью обозвали. Обозвали еще в те лета, когда человече безо всяких отражений серебряных туда-сюда шастал. Потому что верил человече и жил правдой…