Король мог и любил громогласно и красочно рассуждать о рыцарстве и благородстве в присутствии большой аудитории. Однако здесь, в палатке, он находился с глазу на глаз со своим тайных дел мастером – начальником разведки и контрразведки. Поэтому Стефан Баторий не стал даром тратить время и попусту сотрясать воздух:

– Согласен с вами, маркиз. Приступайте к подготовке операции по устранению псковского воеводы, князя Шуйского. А мы будем готовиться к штурму.

Михась вернулся в расположение своего отряда лишь незадолго до полуночи. Он понимал, что ему необходимо немедленно лечь и хорошенько выспаться перед завтрашним делом. Еще лет пять назад он именно так бы и поступил. Однако сейчас один из самых прославленных дружинников Лесного Стана, всегда являвшийся образцом в соблюдении воинских уставов, писанных и неписаных правил ратного дела, эти самые правила нарушал. Он присел на завалинку рядом со входом в сарай на княжеском дворе, служивший казармой для леших, и погрузился в размышления, не обращая внимания на удивленные взгляды расхаживающего перед сараем часового. Мысли Михася были сосредоточены отнюдь не на завтрашнем боевом задании, которое он должен был выполнить ценой жизни, а о семье – жене и детях. И это тоже было неожиданным и новым для него самого. Раньше Михась в такие моменты сосредоточивался только на одном: служебном долге, все остальное – постороннее – отсеивалось само собой. Наверняка именно эта абсолютная сосредоточенность на предстоящей смертельной схватке и помогала дружиннику выходить живым и невредимым из самых тяжелых боев. А сейчас Михась будто бы дрогнул душой, дал неприятелю дополнительное преимущество против себя. Он понимал умом, что терзаясь мыслями о своей возможной гибели, о том, что его жена может остаться вдовой, а дети – сиротами, тем самым лишает себя сил, но ничего не мог поделать со своим сердцем, впервые наполнившемся глухой щемящей болью.

– Не спится, боец?

Михась вздрогнул, поднял голову, увидел напротив себя Фрола. Особник словно возник ниоткуда, беззвучно материализовавшись из сгустившегося ночного воздуха. Михась вскочил, вынырнул наконец из тяжких раздумий, словно из черного омута.

– Да вот…, – пробормотал он растерянно и смущенно, словно малыш-первогодок, которого десятник учебного отряда застал за ночным поеданием сладостей, припрятанных под подушкой. – Вот, засиделся что-то… Сейчас иду спать.

– Погоди, Михась. Есть у меня к тебе короткий разговор. Давай, отойдем в сторонку.

Они отошли в центр обширного двора, залитого лунным светом. Здесь их никто не смог бы подслушать.

– Как мои ополченцы? – поспешно спросил Михась, вспомнив, что именно Фрол заканчивал начатые им занятия по подготовке крестьян-землекопов к отражению завтрашнего штурма.

– Молодцы, усвоили все, что требовалось. Но сейчас не об этом. Я, как тебе, наверное, ведомо, встречал сегодня на рассвете отряд Мясоедова.

Михась кивнул. Он как десятник каждый день отправлял в распоряжения Фрола своих бойцов, и, естественно, знал, что особник – он же бывший флагманский морской пехотинец Флота Ее Величества королевы Англии – во главе небольшой флотилии постоянно курсирует по Псковско-Чудскому озеру, и по рекам Великая и Пскова. Псковская судовая рать доставляла продовольствие из деревень, расположенных на островах и по берегам, не занятым неприятелем, обеспечивала прикрытие разведки и диверсий, а также проводила в осажденный город отряды стрельцов, посылаемых государем на помощь Пскову. Время от времени на озере даже случались морские бои, но у неприятеля почти не было лодок, предусмотрительно угнанных или уничтоженных по приказу князя Шуйского, и потому королевское воинство не могло толком контролировать акватории, прилегающие к театру военных действий. Большой отряд во главе со стрелецким полковником Мясоедовым прорвался по озеру в Псков через вражеские заслоны вчера ночью.

– Так вот, Михась, я с бойцами скрытно выдвинулся к месту прорыва отряда и, когда ладьи Мясоедова входили в реку, внезапно атаковал неприятельские посты с тыла. Нам удалось отвлечь их на себя и тем самым обеспечить успех прорыва. Во время боя мы взяли в плен польского гусара из роты пана Анджея Голковского, ну и, естественно, затем сами же его и допросили в спокойной обстановке. Этот добрый молодец вел себя на допросе так же, как и все королевские воины, но все же была в его поведении одна странность. Таращился он во все глаза на береты наших бойцов, и отражался при этом на его мужественном лице некий подспудный мыслительный процесс. Я проявил вполне понятное любопытство относительно сего загадочного обстоятельства и вытряс из бравого гусара следующее. Их командир, ротмистр Голковский, пообещал весьма щедрую награду тому, кто захватит живым или мертвым не кого иного как поморского дружинника с двумя узкими синими нашивками на берете.

– Нашего десятника? Но почему именно десятника?! – изумился Михась.

– Вот и я думаю: зачем ты понадобился пану Голковскому, да еще и за столь большие деньги?

– Я?!

– А что, в нашем отряде в Пскове есть другие десятники?

– Нет, я один… – растерянно произнес дружинник.

– Значит, именно ты любезен пану ротмистру королевских гусар пуще отца родного. Ты вообще с ним хоть раз встречался?

– Ну, видел издали пару раз, когда мы во время вылазок под стенами стояли, а он напротив нас гарцевал.

– А раньше? С ним или с его родственниками, друзьями биться не доводилось?

Михась некоторое время напряженно вспоминал, затем решительно покачал головой:

– Нет! Никогда и ни с кем!

Теперь, в свою очередь, задумался Фрол.

– Не понимаю, – наконец, изрек он. – Не понимаю, в чем состоит смысл всей этой затеи! А непонятное в нашем деле чаще всего бывает самым опасным! В общем, имей в виду, брат десятник, что на тебя идет охота, как на редкого зверя.

– Ну и что? – пожал плечами Михась. – Можно подумать, что раньше, когда меня всяческий противник пытался убить совершенно бесплатно, воевать мне было легко и безопасно!

– Не скажи! – возразил Фрол. – Когда идет общая битва – это одно, а когда целая рота гусар нацелена на захват одного человека – совсем другое!

– Хорошо, я буду в бою прятаться за спины товарищей, – усмехнулся Михась.

– Насмешничать над старым особником – не велика доблесть, – притворно обиделся Фрол. – А вот чтобы воспринять его предостережения – тут нужна и мудрость, и мужество.

– Ладно, Фролушко, не ворчи! Я все понял. Спасибо тебе за заботу.

– На здоровье. Но я прошу тебя выслушать еще кое-что. Именно выслушать и потом обдумать, а не махать руками и не вопить.

– Внимаю тебе, о, великий особник, и безмолвствую, – церемонно наклонил голову Михась.

– Если тебя все же захватят в плен…

Михась при этих словах Фрола вскинулся, и открыл было рот, чтобы разразиться гневной отповедью, но, вовремя вспомнив свое обещание, сдержался.

– Так вот, – продолжил Фрол. – Если тебя, не дай Бог, все же захватят в плен, то не пытайся сразу же бежать или отправляться на казнь, плюнув в морду его королевского величества. Будут допрашивать – не геройствуй, а торгуйся, тяни время, попытайся понять, зачем именно ты им понадобился. А я уж, можешь не сомневаться, приму все меры, чтобы тебя вызволить. Уверен, что сведения, которые ты мне потом сообщишь, будут весьма важными.