Шрифт:
– Черт! – В полном расстройстве отец пнул ногой стул; было ясно, что с таким же удовольствием он отвесил бы пинок Дюшке.
– Мам… – У Дюшки сжалось горло. – Мам… Я все… Я сам… Не надо обо мне… думать.
Мать сняла с плеча руку, отвела глаза, сказала устало, словно пожаловалась:
– У меня сейчас сложная операция. Будем оперировать Гринченко. Я очень волнуюсь, Дюшка.
– Мам! Не думай обо мне. Я сам… Вот увидишь.
– А я все-таки приму меры! Не-ет, я на самотек не пущу! – Отец решительно направился к телефону, набрал номер: – Алло! Гайзер!.. Слушай, Алексей Яковлевич, просьба к тебе. И нет, не к тебе, а к твоему сыну. Пусть он займется моим балбесом, подтянет по математике… Как мужчина мужчину прошу, так и передай – как мужчина мужчину… Ну, спасибо… Что – платформ нет? Выкатку приостановить?! Да ты что, Гайзер? В такую воду держать лес в запани! А если ночью прорвет запань?.. Нет, дружочек, нет, не крути! Вышибай и платформы – кровь из носу!..
И отец забыл о Дюшке.
Климовна вздыхала над столом:
– Э-эх! Курица пестра сверху, человек изнутри.
После обеда Дюшка никуда не пошел, сел за стол, разложил перед собой учебники и задумался… Сначала о матери, которая, наверно, в эти самые минуты спасает от смерти какого-то незнакомого Гринченко. Потом всплыл в памяти Минька. Почему он вдруг?.. Минька расплакался, должно быть, потому, что Дюшка стал хвастаться отцом. Минькиного отца, Никиту Богатова, не любили в поселке. Минькина мать бегала по соседям и жаловалась на мужа: не зарабатывает, не заботится о семье… И это верно – Минька ходит в школу в рваных ботинках.
Дюшка только издали видел Минькиного отца. Тот не выглядел уж таким злодеем – обычный человек, носит помятую шляпу, старое пальто с длинными полами, в которых он путается ногами на ходу, и нельзя никогда понять, пьян он или от рождения таков. И лицо у Минькиного отца мятое, как его шляпа, бесцветное, только глаза синие, точь-в-точь как у Миньки. Еще у Минькиного отца странная привычка – всегда что-то бормочет на ходу. А однажды Дюшка его увидел в лесу – стоит один-одинешенек на поляне, помахивает рукой и громко декламирует:
Я звал тебя, но ты не оглянулась,Я слезы лил, но ты…Что-то непонятное. Стихи – деревьям! Странный. Он сам пишет стихи и раньше жил в городе, работал в газете, которая каждый день приходит в Куделино. Газету все читают, стихов Богатова никто не знает. И работает теперь Богатов простым делопроизводителем в конторе.
Жаль Миньку. Жаль, пожалуй, больше, чем себя.
Задача о путешественниках никак не решалась.
Левка Гайзер сам подошел к Дюшке:
– После уроков потолкуем, таракан.
И вот после уроков они вышагивают бок о бок. Поролоновая курточка, джинсы в обтяжечку, румяные щеки, серые глаза под девчоночьими ресницами, папка в руках и еще какая-то умная книга, не уместившаяся в папку. Дюшка рядом, со своим потасканным портфелем. Портфель оттягивает руку, в нем кирпич против Саньки Ерахи.
Левка с ленцой шагает, нехотя говорит, словно такие, как Дюшка, насекомые ему, занятому, надоедают каждый день:
– Вася-в-кубе считает, что к математике нужно тянуть за уши. У меня на этот счет свое мнение…
У Дюшки своего мнения нет: отец заставляет и… дал слово матери.
– Я считаю, в математику нужно бросать человека, как в воду: выплывешь – значит, и дальше станешь плавать, не выплывешь – черт с тобой, тони, того стоишь.
Дюшка терпит свою насекомость, ждет, как и когда умный Левка бросит его в математику, словно в воду.
– Вот… – Левка протянул Дюшке книгу. – Нырни в нее, постарайся с головой. Популярная, легко читается. Проплывешь до конца – буду с тобой разговаривать. Не проплывешь… Что ж, ходи по суше, как все ходят. Ничем тогда не смогу тебе помочь, таракан.
Дюшка взял книгу, попросил:
– Левка, не зови меня тараканом.
Левка впервые с интересом посмотрел на Дюшку, неожиданно согласился:
– Хорошо, не буду, если не нравится.
Нет, он все-таки человек невредный, другой бы, видя, что не нравится, стал настаивать: «Так ты и есть таракан, клопа перерос, до кошки не дорос!» От благодарности захотелось поделиться с Левкой.
– Левка, а может такое быть – я тут время увидел.
– Время? Увидел?!
– Понимаешь, утром вышел на улицу, и вдруг… Грачи улетели, машина прошла, почки на березе распустились. Все это видят, а никто не догадывается, что это время все меняет. Грачи были да нет, машина была да пропала, почек не было – появились. Хочешь стой, хочешь ходи, хочешь спи себе, а время идет, все меняет.
– Гм…
Левка не рассмеялся, наоборот, озадаченно закосил глазом на сторону.
– Любопытно. Только ты не время, нет, ты движение видел. Почки на березе – тоже движение.
– Ну да, движение. Ветер двигается – и видно, как он ветки раскачивает. Так и время…
– Гм… Движение-то во времени… А ты не такой простой, таракан… Ох, извини, забыл.
– Ничего. – Дюшка теперь готов был великодушно простить Левке и «таракана».
Грязную улицу Жана Поля Марата пересекала кошка, брезгливо ставя лапы на мокрую землю. И Дюшка с Левкой загляделись на нее. Кошка достигла противоположного тротуара.