– Если бы так, сударыня! Боже праведный, я ж сама имела несчастье из-за крупа потерять моего первенца.

– Что вы сказали? Потерять? Ваш ребенок умер от крупа? Так это, верно, не тот круп, что у Вильгельма, если от него умирают. Вы с ума сошли, что говорите мне это так спокойно, будто и вправду Вильгельм может умереть! А чем лечили вашего ребенка?.. Хотя нет, на что мне знать эти средства, если они не помогли.

– Сударыня, ему пускали кровь.

– Если бы в этом и был толк, все равно здесь нет никого, кто бы умел делать кровопускание. Чему их только учат? Впрочем, это, может быть, даже повредило бы. Нужен врач. О, эти слуги! Они все не возвращаются!

Она не сводила с ребенка сухих, воспаленных глаз, а его дыхание становилось все более прерывистым и беспорядочным.

– Так ведь не прошло и десяти минут, как они уехали, – заметила горничная. – А чтобы галопом доскакать до Неккарштейнаха и обратно, нужно добрых два часа.

– Два часа! – отчаянно вскричала Христиана. – Да ведь это целая вечность. О, расстояния, что за жестокая и бессмысленная сила! А в Ландеке нет врача! Зачем только мы похоронили себя в такой глуши? Ах, может быть, пастор… Нет, он ничего в этом не понимает, только и знает, что молитвы. Ну да все равно, пусть хоть это. Ступайте кто-нибудь к нему и попросите, чтобы молился. Бегите же, скорее. Я тоже в ожидании доктора попробую помолиться.

Она упала на колени, перекрестилась и произнесла:

– Господи!

Но тут же опять вскочила на ноги. Внезапно новая мысль пришла ей на ум.

– Да, – сказала она, – конечно, Гретхен! Она знает растения и травы. Пусть сбегают за ней… Хотя нет, она не придет, я сама пойду к ней. А вы все побудьте с ребенком.

И с непокрытой головой, в одном платье она стремглав сбежала вниз по лестнице, промчалась через двор и, карабкаясь по скалам, в минуту достигла дверей хижины.

– Гретхен! – закричала она. – Гретхен!

Ответа не было.

– Ах, ты!.. Нашла время корчить из себя дикарку и помешанную! Мой ребенок умирает, слышишь? Это важнее всего на свете. Гретхен, именем твоей матери заклинаю тебя, помоги! Мой мальчик при смерти!

– Иду, – раздался голос Гретхен.

Мгновение спустя дверь отворилась. На пороге показалась Гретхен, мрачная и угрюмая.

– Чего вы от меня хотите? – спросила она.

– Гретхен, – сказала Христиана, – мой бедный крошка Вильгельм – ты знаешь? – так вот, он умирает. Ты одна можешь его спасти. Они там болтают, что у него круп. Тебе известно, что это такое? У тебя есть средства против этого? Да, не правда ли? Ведь если ты не знаешь средств против крупа, тогда зачем было вообще изучать травы?

Гретхен горько рассмеялась:

– Травы? Зачем мне было их изучать? А и правда, зачем? Я в них больше не верю. Они все ядовиты.

– О, пойдем же со мной! – взмолилась Христиана.

– Для чего? – отвечала Гретхен, не двигаясь с места. – Говорю же вам, цветы меня предали.

– Гретхен, моя добрая Гретхен, приди в себя! Вспомни, ведь ты разумна, ты отважна, ты всегда любила меня! Наконец, что тебе стоит попробовать?

– Вы этого хотите? – пробормотала Гретхен. – Ладно. Я схожу и наберу трав, которые моя мать считала хорошим средством против ребячьих хворей. Да только мать ошибалась. Травы созданы не затем, чтобы лечить детей. У них другое предназначение: губить женщин.

– А я верю в травы, – сказала Христиана. – Скорее ступай, собери те, о которых ты говорила, и беги в замок. Поспеши, милая! А я вернусь к Вильгельму. Я жду тебя!

И она пустилась бежать назад, к колыбели.

Ребенку, казалось, стало немного легче. Пульс чуть замедлился.

– Спасен! – воскликнула Христиана. – С ним ничего серьезного – это был вовсе не круп. Благодарю тебя, Боже!

В эту минуту вошла Гретхен.

– Ничего уже не нужно, – сказала Христиана. – Вильгельм выздоровел.

– Не верю, – отвечала Гретхен.

– Как это не веришь? Почему?

– Я все думала, пока шла сюда, – заговорила Гретхен торжественно и убежденно. – Болезни, что нас теперь настигают, это не простые хвори. Они посланы человеком, который ненавидит нас обеих.

Она с недоверием взглянула на безмятежно уснувшего ребенка и решительно вынесла свой приговор:

– Все хвори насланы им и длятся столько, сколько он пожелает. Никому, кроме него, не дано исцелить больного.

Христиана содрогнулась:

– Ты говоришь о Самуиле?

– Да, – сказала Гретхен. – Ну вот же, взгляните!

Она указала на Вильгельма, черты которого вновь исказились, а в горле послышались свистящие хрипы. Кожа ребенка, сухая и воспаленная, источала жар, маленькие ручки и ножки сводила судорога.

– Травы, Гретхен, твои травы! – закричала Христиана, снова впадая в отчаяние, еще более страшное, чем раньше.

Гретхен покачала головой с видом глубокого сомнения. Чтобы угодить матери, она приложила травы к шее и груди малыша и сказала: