– Короче, что нужно этой даме? – нетерпеливо перебил Лотарио.

– Я почему все это говорю? – продолжал Ганс. – Потому как господин велел нам в свое отсутствие никого в замок не допускать. Да мы ж и понимаем, в чем тут забота господина. Похоже, тут когда-то творились дела не слишком веселые, от них повсюду остались всякие семейные предания, вот господин и не желает, чтобы здесь слонялся разный прохожий люд. Но эту даму мы сюда пропустили совсем не из-за денег, которые она нам дала. Надобно признать, она не поскупилась и дала бы еще в двадцать раз больше, лишь бы ей позволили войти. Но мы все равно не из-за этого уступили. А суть в том, что эта дама артистка, ей для ее дела нужно видеть всякую красивую мебель. Ну вот, она, стало быть, весной приезжала и тогда же еще сказала, что вернется сюда.

– Так эта дама просит позволения посетить замок?

– Повторно посетить, потому как, право слово, она в прошлый раз преосновательно его посетила. Поскольку вы, на беду, оказались здесь, мы не можем взять на себя смелость сами дать ей такое разрешение. Вот она мне и поручила пойти да попросить вас – она умоляет ей не отказывать.

– Хорошо, – вздохнул Лотарио. – Ступай и приведи сюда эту даму.

Через минуту Ганс вернулся в сопровождении женщины, одетой в черное.

Посетительница дала слуге знак удалиться. Потом она отбросила с лица вуаль.

Это была Олимпия.

– Вы, сударыня? Вы здесь? – вскричал Лотарио, вначале растерявшийся от изумления.

Потом он улыбнулся: ему пришла в голову одна мысль.

– Вы, вероятно, ожидали встретить здесь не меня, а кого-то другого? – осведомился он, предполагая, что она приехала ради Юлиуса.

– Я не ожидала встретить здесь никого, – отвечала Олимпия. – Но узнав, что вы здесь, решила, что у меня нет причин вас избегать.

– Что ж, – сказал Лотарио, – если во владения графа фон Эбербаха вас привел один лишь интерес к искусству, позвольте мне поздравить самого себя со счастливым случаем, дающим мне возможность самолично со всем почтением представить вам здешнюю архитектуру и убранство.

– Я уже видела этот замок, – сказала певица, – но была бы счастлива еще раз осмотреть его вместе с вами.

Казалось, Олимпия делает над собой усилия, стараясь справиться с каким-то безотчетным волнением.

– Сударыня, я в полном вашем распоряжении, – сказал Лотарио.

И он стал водить ее из залы в залу.

При виде каждого предмета, что показывал ей Лотарио, каждой комнаты, двери которой он перед ней открывал, при каждом шаге в стенах этого дома, некогда заключавших в себе радость и любовь, ныне же – лишь скорбь и пустоту, волнение Олимпии, казалось, все более возрастало. Ее взор и чело потемнели, омраченные горькой печалью.

Лотарио объяснял себе подобную чувствительность мыслями о его дяде, воспоминания о котором этот замок естественным образом навевал Олимпии. Но чтобы так растрогаться при одном виде дома и племянника графа фон Эбербаха, она должна была в глубине сердца питать к нему истинную любовь. Тогда почему же она его покинула?

Через некоторое время, когда между ними установилась некоторая короткость, он заговорил со своей гостьей об этом, обратившись к ней с жаркими упреками.

– Мне бы следовало сердиться на вас, – начал он.

– За что? – спросила певица.

– Вы очень огорчили моего дядю. Оставили его так внезапно, нимало не побеспокоившись о том, что с ним станет.

– О, вы правы, – отвечала она, – я и в самом деле не испытывала на этот счет никакого беспокойства. Я точно знала, что он недолго будет оплакивать разлуку со мной и мое отсутствие не заставит его страдать.

– Однако же заставило: это стало одной из причин его недуга.

– Его недуга?! – вскричала певица.

– В тот же день, когда вы уехали, его уложил в постель апоплексический удар, и он не поднялся еще по сей день.

– Возможно ли? – побледнела Олимпия. – И это произошло из-за меня! О, прошу вас, скажите мне, что я здесь ни при чем.

– Как бы то ни было, а слег он именно в день вашего отъезда.

– Но почему никто мне об этом не написал? – спросила она. – Если бы я знала! Но вы-то сами, если ваш дядя серьезно болен, почему вы не рядом с ним? Как случилось, что вы здесь, в Эбербахе?

– Я не покидал его, – возразил Лотарио, – пока его жизнь была в опасности. А потом… у меня были важные причины, чтобы уехать из Парижа.

– Какие именно?

– Эти причины не могут быть вам интересны.

– Откуда вы знаете? – сказала она. – Ваши печали и радости трогают меня больше, чем вы думаете. Вас гнетет печаль, я читаю это на вашем лице. Если это не тайна, угрожающая чьей-нибудь чести, откройтесь мне. Вы меня не знаете, но зато я знаю вас. И может статься, могу сделать для вас больше, чем вы предполагаете.

– О сударыня! – воскликнул Лотарио. – Вам нет нужды говорить мне все это. Я и без того чувствую, что душа моя тянется к вам. Когда мы с вами встретились впервые и вы заговорили со мной, при одном звуке вашего голоса в моем сердце отозвались все струны расположения к вам.