И он тотчас признался:

– Да, я поеду. Я не то чтобы не доверял вам, сударыня, просто боялся, что вы меня станете бранить.

– Сегодня так и быть, поезжайте, – сказала она, улыбаясь. – Я это вам разрешаю. Но с двумя условиями.

– Какими?

– Во-первых, вы мне поклянетесь всем святым для вас в этом мире, отныне рассказывать мне обо всем, что будет происходить с вами, не упуская даже самых незначительных деталей.

– Клянусь памятью моей матери, – суровым тоном ответил Лотарио.

– Благодарю. А второе условие – что вы не забудете моего совета остерегаться Самуила Гельба, да и никому не доверять, а при ваших визитах в Анген неуклонно избегать всего того, что могло бы дать малейший повод для кривотолков и злословия.

– Я обещаю помнить ваши советы, – сказал молодой человек, вставая.

Олимпия проводила его до лестницы. И уже на ходу сказала:

– Ах, мне бы хотелось увидеть и узнать Фредерику. Я уверена, что она была бы более послушна мне, чем вы. Но, к несчастью, это невозможно. Чего только не подумали бы, а главное, не наболтали бы в свете, прослышав, что певица, за которой граф фон Эбербах ухаживал в прошлом году, водит знакомство с его женой! Но раз уж я могу говорить только с вами, будьте любезны слушать меня за двоих. Прощайте. До скорой встречи, не так ли?

– До скорой встречи, – отозвался Лотарио.

И он, поцеловав Олимпии руку, спустился по лестнице, пересек двор, вскочил в седло и крупной рысью поскакал прочь.

Однако на бульваре Сен-Дени, там, где начиналось предместье, он заметил Самуила Гельба, который пересек ему путь пешком: он как раз вышел из Менильмонтана и, видимо, направлялся в сторону особняка графа фон Эбербаха.

После всего, что он недавно услышал от Олимпии, эта встреча произвела на Лотарио крайне неприятное впечатление.

«Он заподозрит, что я еду к Фредерике, – сказал он себе. – И возможно, заговорит об этом с дядей. А что если не ехать сегодня в Анген? Если, напротив, через часок нанести визит графу и таким образом неожиданно хитро обмануть Самуила? Да, так и надо поступить. Отличная мысль!»

И вместо того чтобы углубиться в предместье, Лотарио вернулся на несколько шагов назад, свернул на бульвар, ведущий к площади Бастилии.

«Но я же вчера обещал Фредерике, что приеду сегодня, – уныло раздумывал он. – Она будет беспокоиться. А потом, помимо всего прочего, мог же я просто ехать по улице Предместья Сен-Дени, вовсе не собираясь в Анген. У меня могут быть знакомые в этом предместье. Я мог ехать в направлении Монмартра. Да и видел ли меня господин Самуил? Он даже головы не повернул в мою сторону. Он меня не заметил. Теперь я в этом даже уверен, он ведь не ответил на мой поклон».

Тут он прервал свои успокоительные рассуждения, подумав в порыве благоразумия: «Нет, все же сегодня осторожность требует лучше не ездить в Анген».

Однако взвешивая таким образом за и против и в этих колебаниях добравшись шагом до Аустерлицкого моста, Лотарио повернул назад и крупной рысью поскакал к предместью Сен-Дени.

«Ба! – говорил он себе. – Лучше всего поспешить, время еще не упущено. Я успею вернуться еще прежде, чем возникнут подозрения».

Он дал шпоры коню и галопом пронесся через предместье, так что слуга, весьма озадаченный странными зигзагами пути и причудливым аллюром своего господина, с большим трудом поспевал за ним.

В Анген к дому Фредерики он добрался в ту самую минуту, когда на Университетской улице Юлиус и Самуил садились в карету, готовясь застать их врасплох.

В Ангене, как мы уже говорили, Фредерика занимала очаровательный маленький дворец с окнами, смотрящими на солнечный восход и берег озера.

Красный камень его стен, выгоревший от знойного солнца прошлых лет и омытый дождями зим, побледнел и стал скорее розовым, что отлично гармонировало с нежно-зелеными оконными ставнями.

Фасад дома так и лучился весельем. Виноградные плети игриво карабкались по стенам, к осени обещая строению пышный пояс из листвы и ягодных гроздьев.

Изнутри все было так же прелестно, как и снаружи. Убранством дома по поручению графа фон Эбербаха занимался не кто иной, как сам Лотарио. Мебель редкостной работы, драпировки из голубого шелка с вытканными на нем белыми розами, большие часы из саксонского фарфора, маркетри, ковер, настолько пушистый, что нога тонула в нем по щиколотку, дорогие картины лучших из ныне живущих мастеров, книги современных поэтов – короче, здесь было решительно все, что требуется, чтобы сделать жизнь изящной и удобной.

Открыв окно, Фредерика видела перед собой живописный сельский пейзаж – озеро в обрамлении зеленеющих холмов. Закрыв его, она оказывалась в одном из самых удобных и очаровательных особняков, какие можно найти только на улице Предместья Сент-Оноре. В этом шале, украшенном всеми лучшими созданиями искусства и ремесла, близость к природе сочеталась со столичным блеском. То была Швейцария, перенесенная в Париж.

Перед домом располагался чудесный английский парк; в эту пору он был весь в цвету и отягощенные цветами ветви прибрежных кустов и деревьев купались в водах озера.