– Ну что ж, честный человек, – крикнул ему Клодий, – доставь нам удовольствие, расскажи, что ты делал в Байях?

Напомним, что Байи были своего рода лупанарием Италии. Мужчина, появлявшийся в Байях, возбуждал подозрения; репутация женщины, которую видели в Байях, была погублена.

Говорили, что Цицерон ездил в Байи на свидания с сестрой Клодия.

– Байи? – отозвался Цицерон. – Во-первых, я никогда не был в Байях; а во-вторых, разве запрещено появляться в Байях, и разве зазорно отправиться в Байи на воды?

– Вот как! – ответил Клодий, а разве у арпинских крестьян есть что-нибудь общее с этими водами?

– А ты спроси у твоего патрона, – ответил Цицерон, – почему его так тянуло к водам Арпина.

Под патроном имелся в виду Цезарь; но чем были так хороши воды Арпина? Этого мы не знаем.

Это высказывание неясно для нас, и мы никогда не слышали, чтобы какой-либо комментатор его объяснил; но, по-видимому, оно было оскорбительно, поскольку Клодий вышел из себя.

– Отцы-сенаторы, – вскричал он, – доколе мы будем терпеть среди нас этого царя? [38]

На что Цицерон ответил каламбуром, который мы постараемся сделать понятным для вас.

«Царь» по-латыни будет rex. Сестру Клодия взял в жены Марций Rex; Марций Рекс был необычайно богат; Клодий был любовником своей сестры; оказывая влияние на сестру, он надеялся быть включенным в завещание своего зятя, но его надежды не оправдались.

– Царь, царь, – ответил Цицерон, – конечно! ты обижен на него, на Царя, за то что он позабыл тебя в своем завещании, а ты уже пожрал половину наследства!

– А ты, – поспешил отразить удар Клодий, – это из наследства твоего отца ты заплатил за дом, который купил у Красса?

Цицерон действительно только что купил у Красса дом за три миллиона пятьсот тысяч сестерциев.

Вот его письмо к Сестию, проквестору:

«Пожелав мне некоторое время назад удачи в покупке дома у Красса, вы заставили меня решиться; поскольку вскоре после ваших поздравлений я купил его за три миллиона пятьсот тысяч сестерциев; и теперь я настолько опутан долгами, что охотно вступил бы в заговор, если бы меня приняли!» [39]

– Купил? – вскинулся Цицерон, когда Клодий заговорил о покупке. – Речь, как мне кажется, идет о судьях, а не о каких-то там домах!

– Я понимаю, что ты обижен на судей: ты уверял их, что я был в Риме в день праздника в честь Доброй Богини, но они не захотели поверить твоим словам.

– Ты ошибаешься, Клодий; двадцать пять, напротив, мне поверили. А вот тебе тридцать один не захотели поверить, раз они потребовали заплатить им вперед.

После этого ответа громкие крики и свист заставили Клодия умолкнуть.

Все это, конечно, несколько не по-парламентски, как сказали бы в наши дни; но то ли мы еще видели и слышали!

С этой минуты, как вы понимаете, Цицерон и Клодий объявили друг другу войну. В дальнейшем мы увидим, как эта война приведет к изгнанию Цицерона и смерти Клодия.

А тем временем, что было первоочередной заботой Клодия? – Отомстить за все оскорбления Цицерону, чьи слова, которые повторяли от сената до Марсова поля, легли на него клеймом.

Цицерон страдал обычным недугом острословов: он не мог сдерживать свое остроумие в себе; этот демон неизменно прорывался наружу, даже в ущерб его друзьям, родственникам, союзникам.

– Кто это привязал моего зятя к этому мечу? – сказал он, увидев мужа своей дочери, который нес на боку меч почти такого же размера, как и он сам.

У сына Суллы дела шли неважно; он распродавал свое имущество, и вывесил его список. [40]

– Списки сына мне нравятся больше, чем списки отца, – говорил Цицерон.

Его собрат Ватиний страдал золотухой; однажды, когда он выступал в суде защитником, и Цицерон выслушал его речь:

– Что вы думаете о Ватинии? – спросили его.

– Я нахожу, что оратор слишком надут, – ответил Цицерон.

Цезарь предложил раздел Кампании: это вызвало большое возмущение среди сенаторов.

– Пока я жив, этого раздела не случится, – сказал Луций Геллий, которому было восемьдесят лет.

– Цезарь подождет, – сказал Цицерон, – Геллий не просит большой отсрочки.

– Своим свидетельством ты погубил больше граждан, чем спас своим красноречием, – сказал ему Метелл Непот.

– Возможно, ответил Цицерон; это доказывает, что у меня больше честности, чем таланта.