Полуфантастическая городская проза. Очень на любителя.
1
Народу опять было — не продохнуть.
Я встал за низеньким, лысеющим мужчиной в дубленке и девушкой в "Хелли Хансен" с тощим, висящим на плече рюкзачком. С боков меня тут же стиснули, сзади, напирая, ударили под коленку, в поясницу стукнули пакетом. Жизнь прекрасна…
На вход работала всего одна дверь.
Изуверство. Толпа перед ней сбивалась в плотный, казалось, состоящий из спин, плечей и затылков организм. Организм бродил, дышал и натужно сцеживал себя по капле внутрь станции. Жуткий вечный час пик.
Меня распластало на чужой, тут же напрягшейся спине, потом под давлением повело в сторону, клином вбило между пискнувшими подружками-школьницами и прижало к стене. Поневоле пришлось выставить ладонь, а затем и вторую руку призвать на помощь. Суки, сволочи, люди. Что ж вы делаете-то, а?
Толпа-организм, протискиваясь, охаживала меня локтями.
Впереди кричали: "Здесь ребенок! Здесь ребенок! Дайте пройти!". Кто-то коротко, в одно слово, выругался. Тараном била в стену придерживаемая, на пружине, створка.
Я попробовал повернуться. Ну-ка… Аххх… Нет, невозможно. Я обмяк. Меня тут же вжало еще сильнее. Вдруг представилось: я так и стою здесь — спустя десять минут, спустя полчаса, спустя час. Захотелось взвыть от бессилия.
Неужели никто…
— Ну, давай… Иди давай… — произнес кто-то сзади.
Вокруг меня неожиданно образовалась пустота. Нет, неправильно. Не пустота — разреженность. Толпа выгнулась, освобождая мне узкий коридор.
Я оглянулся.
Чуть ли не по-летнему одетый парень — светлые брюки, рубашка с коротким рукавом — качнул мне лысой головой.
— Иди.
За ним теснились, сдерживаясь, смутно белели лицами. Рты как у марафонцев — раскрыты.
Покачиваясь на своих неловких ногах, я поспешил пройти в холл. Сзади хлопнула, отрезая звуки, пружина. Шаг, другой — в тишине, в пустоте, мимо окошек касс, я заковылял не к турникетам, а от них, к узкой скамье в облицованном мрамором простенке. Сел.
Снова хлопок.
Зашаркали, полезли, опережая друг друга, спотыкаясь и сталкиваясь. Потекли. Человеки.
А мне уже хорошо. Злые слезы сохнут. Глядишь, скоро высохнут совсем. Не держу зла на вас. Нет, не держу.
Икры были твердые, как булыжники.
Я нагнулся и стал мягко массировать их через брючную ткань. Привычная боль разгорелась под пальцами.
У меня — спастическая диплегия. Мышцы ног постоянно напряжены. Дородовая еще травма. ДЦП. Детский церебральный паралич. Ни ходить, ни стоять я долго не могу.
— Ну, как ты?
Лысый парень возник передо мной, не спросясь, сел рядом.
— На-а… н-нэ… нормально, — я выпрямился и мотнул головой.
Заикание — это тоже ДЦП.
— Ну и хорошо, — парень хлопнул меня по спине.
Получилось панибратски. Нет, я не против. Только зачем?
— У меня дэ-э… д-ди… диплегия… — сказал я ему. — Со мной н-ни… н-не…
Меня заклинило.
Другой бы плюнул, но парень терпеливо дождался, пока я вытолкну на волю непослушное слово.
— …п-просто общаться.
— Это понятно, — кивнул он. — А диплегия это что?
— Н-ноги, — сказал я. — П-пэ… па-аралич…
Неожиданно пискнул телефон. Три коротких, три длинных…
Парень выковырял мобильник из кармана рубашки, бросил взгляд на высветившийся номер.
— Алло.
Встав, он отошел к серой тумбе платежного автомата. Чуть не спрятался за нее весь. Выглянул, прижимая телефон к груди:
— Ты только не уходи никуда, — попросил меня. — Хорошо? — И уже в трубку: — Да, Кира…
Хлопала дверь. Пищали турникеты. Люди шли, пропадали за углом. Там был спуск в Тартар. Эскалаторы.
Я совсем не собирался подслушивать, просто разговаривающие по телефону часто не подозревают, насколько громко они говорят.
Мама тоже — как сцепится языками с тетей Верой…
— Это нечестно, Кира, — парню, наверное, казалось, что он шепчет. — Ты обещала…
Лысая макушка торчала над тумбой поплавком. Нырнула. Вынырнула.
— А если бы я также? Сказал бы тогда, что не хочу…
Я отвернулся. Попробовал считать отдельно мужчин и женщин. Четыре-три. Пять-восемь. Девять-десять. Женщины побеждали.