— Да, потому что, если вы посмотрите на акции, продажу которых он осуществляет, — то что окажется? Курорты и казино, консалтинг по менеджменту, продукты питания и бытовые товары, да и все остальное — распределение в равных пропорциях. Мы не можем выделить какие-то специфические секторы.

— Значит, идет короткая продажа Эс энд Пи, — сказал Джулон, — и мы снова оказываемся в ситуации, при которой соотношение цены использования опциона и рыночной делает опцион невыгодным…

— И индекс страха, — добавил ван дер Зил. — Ну вы знаете, миллиард долларов опционов на индекс страха, — боже мой, это уже слишком.

«Да, дьявольски много», — подумал Квери.

Он остановился. Слишком много. До этого момента среди множества цифр, которые видел Хьюго, он не заметил огромной величины данной позиции. Подойдя к свободному терминалу, Квери склонился над клавиатурой и быстро вызвал на монитор график ВИКС. Джулон и ван дер Зил присоединились к нему. График показывал, что индекс волатильности почти не изменился за два дня — он то немного поднимался, то опускался, колеблясь относительно одной и той же величины. Однако в последние девяносто минут появилась четкая тенденция к увеличению: с двадцати четырех при открытии биржи в США он добрался почти до двадцати семи. Сейчас еще было слишком рано судить о существенном изменении тенденции увеличения индекса страха на самом рынке. Тем не менее, даже если этого не произойдет, при ставке в миллиард долларов они получили почти сто миллионов прибыли. И вновь по спине Квери пробежал знакомый холодок.

Он нажал кнопку прямого включения голосового репортажа из Эс энд Пи 500 в Чикаго. Они были подписаны на такую услугу, таким образом получая возможность почувствовать атмосферу рынка, что невозможно, если изучать только цифры.

«Народ, — говорил голос с американским акцентом, — сегодня, начиная с девяти двадцати шести, у меня был только один запрос на покупку, народ, и это „Голдман Сакс“, двести пятьдесят, по пятидесяти одному ровно. За исключением этого, народ, сегодня были сплошные продажи. „Меррилл Линч“ уходил влет, „Пру Бах“ тоже просел с пятидесяти девяти до пятидесяти трех. А потом и „Свисс бэнк“ и „Смит“ стали улетать».

Квери выключил трансляцию.

— Эл-Джи, почему бы нам не начать продажу двух с половиной миллиардов казначейских векселей, на случай если нам придется показать завтра какое-то обеспечение?

— Конечно, Хьюго. — Джулон посмотрел в глаза Квери. Он, как и ван дер Зил, видел существенное изменение ВИКС.

— Нам следует встречаться не реже чем через каждые полчаса, — сказал Квери.

— А как же Алекс? — спросил Джулон. — Он должен все это увидеть. Он сможет сделать правильные выводы из происходящего.

— Я знаю Алекса. Он вернется, не беспокойтесь.

И все трое разошлись в разные стороны. «Как заговорщики», — подумал Хьюго.

Хоффману удалось взять такси до улицы Лозанны, которая находилась в одном квартале от отеля «Диодати». Водитель запомнил эту поездку по трем причинам. Во-первых, он ехал по авеню де Франс, а Хоффману требовалось в противоположном направлении — он попросил, чтобы его доставили по адресу в пригороде Вернье, рядом с местным парком, — для чего пришлось совершить запрещенный разворот через несколько полос. Во-вторых, клиент выглядел нервным и озабоченным. Когда им навстречу попалась полицейская машина, он опустился пониже и прикрыл лицо. Водитель наблюдал за ним в зеркало. Пассажир сжимал в руках ноутбук. Однажды зазвонил его телефон, но он не стал отвечать на звонок, а потом и вовсе его выключил.

Сильный ветер развевал флаги над административными зданиями; температура воздуха опустилась существенно ниже той, что обещают туристические путеводители для этого времени года. Казалось, вот-вот пойдет снег. Прохожие исчезли с тротуаров, пересев в автомобили, и движение сразу стало более напряженным. Вот почему они добрались до центра Вернье только после четырех. Неожиданно Хоффман наклонился вперед и сказал:

— Выпустите меня здесь.

Он протянул водителю стофранковую банкноту и пошел прочь, не дожидаясь сдачи — третья причина, по которой таксист его запомнил.

Вернье расположен в гористой местности на правом берегу Роны. Поколение назад это была самостоятельная деревня, но потом город перебрался на другой берег и сделал ее своей частью. Теперь кварталы современных зданий находились так близко от аэропорта, что жители могли прочитать названия компаний на бортах снижающихся самолетов. И все же в центре оставались места, которые сохранили характер традиционной швейцарской деревни, с низкими крышами и зелеными деревянными ставнями, какими их помнил Хоффман последние девять лет. В его памяти они ассоциировались с меланхоличными осенними днями, когда зажигаются уличные фонари, а дети возвращаются домой из школы. Он свернул за угол и нашел круглую деревянную скамейку, где сидел, когда слишком рано приходил на встречи. Она опоясывала зловещее старое дерево, покрытое буйной листвой. Александр увидел скамейку, но не смог к ней подойти, оставшись на противоположной стороне площади.

Здесь почти ничего не изменилось: прачечная, магазин, продающий велосипеды, грязноватое маленькое кафе, где собирались старики, похожий на часовню дом народного творчества. Чуть в стороне стояло здание, в котором его лечили. Когда-то здесь находился магазин, где продавали овощи или цветы — короче, что-то полезное; владельцы, вероятно, жили на втором этаже. Теперь большое стекло внизу стало матовым, похожим на операционную дантиста. Единственное отличие — камера наблюдения над входом, она появилась недавно.