— Не спорь… Ангелы спят, когда черти дерутся!

— Нет уж, когда спорят двое, остальные глядят…

— Дудки, одного немца не стало, и ладно…

— А про между прочим… что ж… с дураками нечего спорить… проспоришь…

Иван Палыч насмешки не понял…

Сенька прилег на нары с Пенкиным рядом. Пенкин молчал, все мы тоже молчали, а Иван Палыч достал нарядный лист, долго пальцем водил по истрепанной желтой бумаге, потом строго, ни на кого не глядя, пробасил:

— Сегодня в Акулькину, Пенкин, надо бы…

— Что ж, наряжай, — тихо Прохор ответил.

Не ладится никакой разговор.

Иван Палыч все переделал, чай весь допил, даже уронил в кружку крышку от чайника, наряды назначил, а после нарядов одно дело: спать, потому почесался Иван Палыч всей пятерней под рубахой, и скоро, как и все, захрапел, прилегши с другого бока с Пенкиным рядом…

По блиндажу прошел общий предобеденный храп.

— Прохор Акимыч, — говорит на ухо вполголоса Пенкину Сенька, — мне что-то немца… вот жалко… не знаю сам почему… Зачем командир этого немца ухлопал?..

— Ну, а если бы командира немец с котелком повалил?.. — тихо тоже вполголоса спрашивает Пенкин…

Сенька чмокнул губами и ничего не сказал… Прохор, должно быть, о чем-то трудно думал, потом повернулся еще ближе к Сеньке и зашептал ему в самое ухо:

— Видишь ли, дурья твоя голова, я расскажу тебе вот какую исторью.

— Расскажи-ка в самом деле, Прохор Акимыч, — шепотком ему отвечает Сенька.

— Слушай. Шел однажды святой человек, пустынник такой, по дороге из пустыни в село, и ничего у него не было, окромя как в руках пудовый крест да на плечах власяница.

Крест святой человек носил вместо вериги и благословлял им встречный народ.

Вот и встретился святому лихой-лиходей, подмостовный разбойник. Хотел его святой, как и всех, благословить пудовым крестом, а тот, должно, что подумал, быдь святой его хочет убить, потому что сам-то ничего другого не делал, как только убивал добрых и недобрых людей, да и полыснул ему аршинным ножом прямо под крылушко.

В первый раз святой человек осерчал, размахнулся он перед смертью пудовым крестом и со всего размаху разбойнику прямо по темю — разбойника-то и убил пустынник.

Умерли они в одночасье: снизу разбойник лежит, а сверху святой…

Ехал в это время на осиновой палке неразумный черт по этой же самой дороге, поднялся под чертом осиновый конь на дыбы, сбросил черта с себя, когда на дороге увидел двух мертвецов, одного — в пустынной рясе, а другого — в острожном халате.

Черт рога на обоих уставил: чью тут душу засунуть в суму да в ад волочить?..

Стоял так, стоял черт, до самого вечера простоял, за ухом дыру прочесал и так и не решил, — у одного под мышкой аршинный ножик торчит, а другому — пудовый крест в голову, как в тесто, ушел…

Думал, думал черт, да и сунул, когда месяц взошел, а солнце за край земли укатилось, и стало на земле темно, как у этого черта под мышкой, — сунул черт в свою сумку обоих…

Когда Прохор замолчал, кончив рассказку, Сенька опять только причмокнул губами: дескать, мало что можно понять из того, что человек вытворяет, лучше об этом не думать и не забивать мужицкую голову разным дерьмом, — отвернулся от Прохора, ничего не сказавши, и захрапел в ожиданье обеда.

К вечеру в тот же день пошел Иван Палыч к Зайчику… Крадучись приотворил он дверь, просунув сперва одну голову, словно заранее зная, что у хозяина после такого дня не все слава богу. Иван Палыч не сразу разглядел в полутьме от коптилки рослую фигуру Миколая Митрича, сидел он возле стола на походной кровати, руки у него были стиснуты и раскинуты на столе, а между рук зарыта голова.

На столе стояла бутылка с четырьмя звездочками и грязный стакан с окурком на дне…

— Добрый вечер, ваше высоко, — тихо сказал Иван Палыч…

Зайчик, должно быть, спал или был в сильной задумчивости и потому не ответил на приветствие Иван Палыча…

— Добрый вечер, говорю, ваше высоко, — повторил громче Иван Палыч…

Зайчик дернул плечом и показал Ивану Палычу молча на табурет возле стола, а потом на бутылку.

— Выпей, Иван Палыч, — сказал он тихо.

— Покорнече благодарим, ваше высоко, я…

— Выпей, Иван Палыч, — я один пить не люблю…

Иван Палыч выкинул окурок и налил до половины в стакан, отпил глоток и стакан поставил назад, удивленно поглядевши на Зайчика: в бутылке была двинская водичка, у нее вкус особый, совсем отменный от окопной воды, из которой солдаты чай себе ставят…