Надо ли говорить, что решение суда было для меня полной неожиданностью. Я был ошеломлен подобно быку, которого ударили вдруг обухом по лбу.

— А еще что? — спросил я, бессмысленно глядя на эшафот.

— Об остальном вам не надо заботиться, — ответил полицейский, — все сделают слуги его величества короля.

Признаюсь, я и не подумал о том, что после меня останется много грязи: кровь, отрубленная голова — и что весь этот мусор кому-то придется убирать.

Я понял, что надо поблагодарить за заботливость.

— Кто будет убирать? — состязался я в вежливости с полицейским. — Покажите мне. Я заплачу ему за работу.

— Его величество милостиво принимает этот расход на себя, так же, как и снабжение необходимыми орудиями и материалом. Впрочем, если вы хотите, то можете за особую плату заказать панихиду по обрядам вашей религии.

Не имея особого пристрастия к церкви и ее служителям, я предпочел оставить деньги при себе. Как истинный христианин, я верил в загробную жизнь и предпочитал явиться на тот свет с деньгами в кармане.

— Счастливо оставаться, — сказал полицейский, покидая меня перед орудием казни.

Я оценил и этот прекрасный обычай: никто не мешал преступнику с полным комфортом расположиться на эшафоте. Ему предоставлялась возможность еще раз раскаяться в своих преступлениях и даже заклясться никогда больше не совершать их.

Я воспользовался этими минутами иначе.

Не потеряв самообладания, я не прежде вступил на тряские ступеньки эшафота, чем план дальнейших действий был обдуман мною до мельчайших деталей.

Беспокойство все-таки я чувствовал нешуточное. Отточенное острие топора со следами запекшейся на нем крови не могло произвести на меня особо успокаивающего действия. Шнурок, поддерживающий топор, показался мне слишком тонким: а вдруг он порвется раньше времени, и я нечаянно окажусь под топором.

Полицейский стоял в стороне, внимательно следил за каждым моим движением и, казалось, был недоволен моей медлительностью. Что как он из вежливости поможет мне поскорее справиться с этой несложной работой.

Медлить было нельзя. Я вытянул руки вперед и, собрав последние силы, громко закричал:

— Прошу правосудия императора.

Я не слышал своего голоса. Я не заметил даже, как неловким движением оборвал шнурок, и топор, опустившись, отрезал кусок полы от моего кафтана. Придя в себя, я увидел, что эшафот окружен стражей, готовой насильно произвести ту экзекуцию, от добровольного выполнения которой я отказался.

Может быть, так и было бы, если бы я не порвал шнурка.

Страже пришлось исправлять машину, поднимать топор, привязывать шнурок, и эта оттяжка спасла меня. Император заметил беспорядок и обратил взгляд в мою сторону. Судья раскрыл книгу и показал статью закона. Император кивнул головой, и я опять очутился перед троном его величества.

Смерть моя была отсрочена на несколько минут.

Я снова стоял в очереди, ожидая, пока король отпустит последнего из подсудимых. Наконец он обратился ко мне.

— Чужестранец, — спросил он, — чего ты хочешь от милости императора?

Я успел все обдумать.

— Великий государь, — сказал я, безбожно перевирая титул, — отец солнца, царь луны, зажигатель звезд, князь тьмы, спаситель всех птиц, зверей и китов. Я, ничтожный путешественник Лемюэль Гулливер из Нотингемшира в Англии, необыкновенные приключения которого известны всему миру, прошу разрешения удивиться великой милости, оказанной мне вашим несравненным правосудием. Чувствуя, что голова моя сейчас отделится от моего недостойного туловища и уста сомкнутся, я подумал: а кто же выразит благодарность его величеству за неизреченную милость, проявленную ко мне. И я решил прервать для этого трижды заслуженную мною казнь.

Речь моя понравилась императору. Лукавые глазки его засветились улыбкой.

— Чужестранец, — продолжал он, — в чем же ты видишь эту милость?

— Император, — отвечал я, — путешествуя по всем странам мира — а я был в Китае, в Персии, в Японии, Татарии, Турции и на острове Борнео, — видел я, как тамошние короли и властители, которые не годятся подметать пол в том доме, где находитесь вы, милостивый император, даже менее тяжкие преступления, чем мое, наказывали вдвое сильнее.

Я рассказал императору обо всех способах казни, которые я видел сам и о которых читал у заслуживающих доверия путешественников. Рассказал, как сажают на кол, подвешивают за ребро, растягивают на дыбе, поджаривают на огне, сжигают на костре, живыми закапывают в землю.

Рассказ мой понравился королю.

— Ни одна из этих казней не минет тебя, чужестранец, — сказал он. — Но ты, я вижу, много видел. Тебя любопытно слушать. Иди во дворец и после обеда расскажешь нам о своих приключениях.

Чудесное зеркало выручает Гулливера из щекотливого положения. Императорский обед. Гулливер удивляет короля рассказами о своих приключениях. Приятные разговоры, которые вел Гулливер с придворными императора. Гулливеру отводят помещение во дворце.