Шрифт:
– Да, я понимаю.
– Этим утром Бегли и Уайз будут заняты организацией своей миссии, – подхватил Датч, до которого наконец-то дошел смысл тактики друга. – Мы с Уэсом послужим передовым отрядом. Если, конечно, сможем воспользоваться твоими снегоходами.
– Безусловно. Жаль, что я вчера о них не вспомнил. Вы могли избежать этого несчастья с Хокинсом.
– Вчера ехать на снегоходах было бы небезопасно. Был слишком сильный снегопад, а эта дорога коварна даже в ясный день.
– Я рад предоставить их в ваше распоряжение сегодня.
Уэс расслабил плечи.
– Они на ходу?
– Перед покупкой я нанял механика провести полный техосмотр. Они в отличном состоянии. Ключи у меня дома. Мы можем их захватить по пути в гараж. Пока я буду переодеваться, Мэри-Ли приготовит нам кофе в термосе, чтобы взять с собой.
– Ты не поедешь.
Уэс пнул ногу Датча под стойкой бара, чтобы он держал язык за зубами, и одновременно ослепил Уильяма своей лучшей улыбкой.
– Мы бы не посмели просить тебя об этом. Это будет тяжелая поездка, там, наверху, куда холоднее, чем здесь. И потом… – Он бросил взгляд на Датча, сочувственно скривился и понизил голос, обращаясь к Уильяму: – Мы сами не знаем, что мы там найдем.
– Да, конечно. Это верно. – Уильям послал Датчу улыбку, которую даже слепец не смог бы счесть искренней. – Я уверен, что она в порядке.
– Угу. Спасибо. Но Уэс прав. Мы не знаем, что там найдем, когда доберемся доверху. Мы должны исходить из предположения, что этот Тирни вооружен и опасен. Я не могу просить тебя идти на такой риск.
– Ты не просил. Я сам предложил. Добровольно.
– Я это понимаю, но…
– Я знаю дорогу, Датч. Лучше тебя знаю. Лучше всех. Я по ней езжу несколько раз в неделю. Я по ней ездил, с тех пор как научился водить.
– И тем не менее…
– Это мои снегоходы.
Это заявление прозвучало как угроза. Замаскированная, но, безусловно, угроза. Уэс прямо-таки чувствовал, как ощетинился Датч, и поспешил вмешаться:
– Это верно, но я могу их изъять за то, что они загромождают школьный гараж, за который платят налогоплательщики.
– У меня есть разрешение.
– Не от меня, – парировал Уэс. Слова на этого маленького педика не действовали. Может, на него подействует рука правосудия? Две руки, если на то пошло. – Я попрошу Датча арестовать твои снегоходы.
– Школьный комитет дал мне разрешение держать их там сколько угодно.
– У меня больше власти, чем у школьного комитета. Они делают то, что я им велю.
Уильям перевел рассерженный взгляд с Уэса на Датча. Было видно, что он весь кипит. Уэс глянул на него свирепо, как когда-то на своих полузащитников, если они не поспевали за ним к штрафной линии. У Датча был столь же грозный вид.
Наконец Уильям сдался.
– Вы не оставляете мне выбора.
Датч слез с табурета.
– Мы поедем за тобой к твоему дому.
Уильям выключил конфорку под кастрюлькой, где вода уже выкипела почти досуха.
– Я попрошу Мэри-Ли сварить кофе. Она лучше умеет.
– Нет нужды будить Мэри-Ли, – сказал Уэс.
– Она не будет возражать.
Датч и Уэс вышли и забрались в «Бронко».
– Поздравляю, шеф, – ухмыльнулся Уэс. – Ты получил свои снегоходы.
Они проследили, как Уильям Ритт садится в свою машину и выводит ее со стоянки. Датч последовал за ним по Главной улице. Барабаня кулаком по рулю, он прорычал:
– Ну, если после всей этой чертовщины я не достану Тирни!..
– Достанешь. Мы же ради этого старались.
– Я ему кровь пущу, Уэс.
– Я тебя понимаю. Если он трахал Лилли…
– Что?
Уэс взглянул на Датча с недоумением.
– А что?
– Я боюсь, что он убил ее, – пояснил Датч.
Уэс открыл рот, но ответил не сразу.
– Ну да, конечно, Датч. Конечно, именно этого мы все опасаемся.
– А ты думаешь, они…
– Слушай, я не знаю. Я одно хочу сказать: что бы ты с ним ни сделал, все будет мало, если он что-то сделал с Лилли.
Датч стиснул рулевое колесо.
– Я пущу ему кровь.
28
– Я не хочу спать.
Простые слова Лилли словно перерезали ниточку, на которой была подвешена выдержка Тирни, и он начал действовать. Одеяло, разделявшее их, было отброшено, он оказался на ней, его губы овладели ее ртом даже раньше, чем одна рука обвилась вокруг нее, а пальцы другой вплелись ей в волосы.
Его язык был силен и искусен. Поцелуй вышел таким сладким, таким волнующим, что Лилли позабыла обо всех, кто целовал ее до этой минуты. Ей казалось, что ее кости начали таять.