Несколько минут обе женщины молча смотрели в огонь. Дора наклонилась вперед, поставила локти на колени и оперлась подбородком на ладони. В таком положении она долго сидела, не двигаясь, дрова в камине тем временем прогорели до углей, их снова надо было перемешать.

Наконец она опустила руки и повернула голову к Мэри-Ли.

– Ведь вы любите моего сына, правда?

– Всем сердцем, – тихо отозвалась Мэри-Ли. – Но не расстраивайтесь, Дора. Вам незачем беспокоиться, я не разрушу жизнь Скотта. До того, как это началось, пока он был еще прекрасной грезой, я уже знала, что, если чему-то и суждено возникнуть между нами, это будет нечто временное. Я понимала, что это не может, не будет и не должно затягиваться. С самого начала я решила в один прекрасный день тихо уйти из его жизни, избавить его от неловкости или чувства вины из-за нас.

Она отвернулась и с грустью взглянула на огонь.

– Я знала, что этот день придет. Я знала, что он разобьет мне сердце, а может быть, и Скотту тоже, хотя всеми силами хотела этого избежать. В ожидании этого дня я дорожила каждой минутой, проведенной вместе с ним. Я знала, что, если о нашей связи станет известно, меня будут забрасывать грязью до конца моих дней. Мне было все равно. Раз в жизни я нарушила правила. Я жила минутой, стараясь не думать о неизбежном исходе, чтобы не омрачать отпущенное мне время с ним. Я давала ему все, что у меня было, все, что могла отдать. – Мэри-Ли вновь перевела взгляд на Дору. – И я бы сделала это опять без малейшего сожаления.

Две женщины смотрели друг на друга с полным пониманием. Они сами не знали, кто из них сделал первое движение, потому что обе практически одновременно протянули руки через разделявшее их пространство между креслами. Они крепко взялись за руки, а потом и обнялись, цепляясь друг за друга, потому что больше цепляться им было не за что.

«Подглядываешь в окно за моими фантазиями».

Его губы сомкнулись вокруг ее соска, он втянул сосок в рот, и она подумала, что сейчас умрет от наслаждения. Передвинувшись к другой груди, он прошептал:

– Голышом гораздо лучше, чем через одежду.

– Ну, положим, ты и через одежду сумел найти все, что нужно.

– У меня есть свой встроенный теплоискатель.

– Да уж, что есть, то есть. – Пленительно улыбаясь, она провела ладонью вниз по его животу, обхватила его пальцами и принялась массировать. – Я видела, как ты мылся, – призналась она шепотом.

Он вопросительно взглянул на нее.

– В оконном стекле. Твое отражение. Это вышло случайно, но…

Прижавшись губами к ее губам, он прошептал:

– Но что?

– Мне стало жарко, и сердце забилось часто-часто.

– От того, что ты сейчас делаешь, мне стало жарко, и сердце бьется часто-часто.

Сжимая и поглаживая, она снова довела его до полной эрекции. Когда она принялась разминать бархатистую головку, нажимая на самое чувствительное место, он простонал:

– О боже, Лилли.

– Это замечательный теплоискатель.

– У меня есть еще один.

В мешанине скомканных одеял она даже не заметила, как он очутился у нее между ног, а его руки – у нее под бедрами. Он приподнял ее навстречу своему рту и второму теплоискателю – языку. Он приобщил ее к такому уровню близости между двумя человеческими существами, к таким плотским радостям, о существовании которых она до сих пор не подозревала.

Неужели она действительно выкрикнула его имя? Или ей только показалось? Как бы то ни было, крик громким эхом отдавался у нее в голове и в сердце.

Мгновения спустя, когда он вновь глубоко погрузился в нее, она заглянула ему в глаза, взглядом передавая все то, что хотела сказать, но не находила слов.

Он нежно улыбнулся. Он понял. Тирни все понял.

Придя в себя, Лилли увидела, что находится в жилой комнате коттеджа. В камине горел огонь, поэтому ей не было холодно. Желанный солнечный свет струился сквозь одно из окон, на котором занавеска была отодвинута. Шея у нее болела, но не сильно, как при растяжении мышц.

И она была в наручниках.

Тирни!

Боже, она грезила о нем, о прошлой ночи, о том, как они занимались любовью! Лилли едва не заплакала от негодования и унижения, но лишь одно рыдание вырвалось из ее груди. Она не могла позволить себе предаваться этим чувствам в такую минуту. Надо будет приберечь их на потом. Если, конечно, она выживет.

Лилли лихорадочно оглядела комнату и прислушалась, не слышно ли его в других комнатах, но быстро поняла, что она в доме одна. Она сидела на полу под стойкой бара, отделявшей жилую комнату от кухни. Ее руки были прикованы к опорной железной скобе под стойкой. Кисти онемели от недостатка кровообращения, наверное, это ощущение дискомфорта и заставило ее очнуться.