– Мы должны принять решение, – заявил Эмброуз. – Расскажем ли мы Грогану о том, что случилось за ужином? Думаю, нам следует обо всем договориться, прежде чем я позвоню в полицию.

– Вы имеете в виду, должны ли мы сообщить полиции, что Мунтер обвинил Ральстона в убийстве? Почему бы не сказать об этом прямо? – спросил Айво.

Прилипшие ко лбу волосы Саймона, вода с которых стекала в глаза, казались неестественно черными. Он дрожал под халатом и переводил изумленный взгляд с одного лица на другое.

– Но он не обвинял сэра Джорджа в… в каком-то определенном убийстве. И он был пьян! Он сам не знал, о чем говорил! Вы все его видели. Он был пьян! – В его голосе послышались опасные истерические нотки.

Эмброуз заговорил с некоторым нетерпением:

– Мы все считаем, что это не важно. Но полиция может решить иначе. И все, что Мунтер делал или говорил в последние часы своей жизни, их явно заинтересует. Есть много доводов за то, чтобы ничего не говорить и не усложнять расследование. Но мы все должны рассказывать примерно одно и то же. Если одни расскажут, а другие – нет, те, кто решил хранить молчание, окажутся в неприятном положении.

– Вы намекаете, что мы должны притвориться, как будто он не вламывался в гостиную через стеклянные двери и мы его не видели? – спросил Саймон.

– Разумеется, нет. Он был пьян, и мы все видели его в этом состоянии. Мы скажем полиции правду. Вопрос в том, раскроем ли мы правду полностью.

– Дело не только в обвинении Мунтера в адрес сэра Джорджа, – тихо сказала Корделия. – После того как вы с Саймоном увели Мунтера, сэр Джордж рассказал нам про своего армейского друга, который так же бесконтрольно пил…

– И точно так же утонул, – закончил за нее Айво. – Полиция обнаружит любопытное совпадение. Так что если сэр Джордж не рассказывал вам эту историю по другому случаю, а я так понимаю, что не рассказывал, то мы с Корделией уже находимся в неприятном положении.

Эмброуз выслушал их молча. Казалось, он испытывает удовлетворение от услышанного. Потом Эмброуз объявил:

– В таком случае у нас есть следующие варианты: мы посвящаем полицию во все подробности вчерашнего вечера или опускаем детали о криках Мунтера на тему убийства и историю несчастного друга Ральстона.

– Я думаю, нужно сказать правду, – произнесла Корделия. – Лгать полиции не так легко, как кажется.

– Вероятно, вы судите по собственному опыту, – вставила Роума.

Корделия проигнорировала ее сарказм и продолжила:

– Они допросят нас обо всех подробностях. Что сказал Мунтер, когда ворвался в комнату? О чем говорили остальные, когда Эмброуз и Саймон укладывали его спать? Это не только вопрос умалчивания опасных фактов. Мы должны выработать единую лживую версию. Не говоря уже о моральной стороне такого поведения.

Эмброуз непринужденно заметил:

– Думаю, не стоит осложнять дело размышлениями о моральной стороне. Иногда решение сделать что-то плохое с благими намерениями – единственно верный вариант, что бы там ни говорили богословы. Кроме того, я полагаю, что все мы кое-что оставили при себе, когда беседовали с Гроганом. Я – точно. Мне показалось, что он считает, будто тот факт, что я организовал постановку спектакля для Клариссы, требует объяснений. И я сказал ему, что именно она подала мне идею написать «Вскрытие». Находчивая выдумка, однако нельзя сказать, что я не мог бы обойтись без нее. Итак, наше первое решение: мы говорим правду или составляем общую версию событий? Предлагаю провести тайное голосование.

– Прямо здесь или пойдем в склеп? – тихо спросил Айво.

Эмброуз не ответил. Сначала он повернулся к Саймону, который стоял приоткрыв рот. Зубы его стучали, а влажное лицо казалось еще бледнее из-за лихорадочно блестевших глаз. Увидев это, Эмброуз передумал и обратился к Корделии с подчеркнутой вежливостью:

– Не будете ли вы так любезны принести мне две чашки из кухни? Думаю, вы знаете, как туда попасть.

Корделия решила, что ее короткое путешествие и это странное поручение имеют огромное значение. Миновав несколько пустых коридоров, она вошла в кухню и взяла две неглубокие чашки из буфета с мрачной решительностью, будто невидимые зрители следили за каждым ее движением. Когда она вернулась в кабинет, ей показалось, что никто не сдвинулся с места.

Эмброуз с серьезным видом поблагодарил ее и поставил чашки рядом на столе. Потом направился к витрине и вернулся с круглой доской и цветными шариками для игры в марблс. Это была доска маленькой принцессы Виктории.

– Каждый из нас возьмет по шарику, – сказал он. – Потом мы закроем глаза, только не подглядывайте, прошу вас, и бросим их в чашки. Куда бросать, запомнить несложно: левая чашка в пользу дурного поступка, правая – в пользу добродетели. Вы видите, что я даже поставил ручки так, чтобы вы не перепутали. Когда услышим, как пять шариков упали на дно, откроем глаза. Весьма удобно, что Роума не ходила на ужин. Едва ли кому-то удастся вступить в сговор.